— Ваша курфюрстшеская милость, Великий Рудольфо — самый известный канатоходец во всем мире! Он пересекает бурные потоки по тонкому канату, и нет столь высокой церковной башни, на которую он не смог бы взойти по раскачивающемуся тросу. Это так? — добавил он, посмотрев на Магдалену.

Магдалена кивнула с улыбкой.

— И что привело тебя ко мне? — осведомился архиепископ. Скрестив руки на груди, он распушился, словно павлин.

— Великий Рудольфо послал меня к вам с просьбой разрешить ему взойти по канату на западную башню вашего собора. Он просил также передать, что это не будет вам в убыток. Рудольфо предоставляет вам десятую часть своих сборов. Замечу, с вашего позволения, что на схожий аттракцион на Шпейерском соборе два года назад собралось больше зрителей, чем было жителей в городе.

Лучше бы Магдалена этого не упоминала: со шпейерским епископом Альбрехт Бранденбургский находился в состоянии вражды. Поэтому неудивительно, что уже в следующее мгновение он выпалил:

— Так почему бы Великому Рудольфо еще разок не взобраться на собор в Шпейере! На Майнцском соборе этому шельмецу во всяком случае нечего делать. — И добавил с издевательской ухмылкой: — Это говорит Великий Альбрехт Бранденбургский.

Похоже, Магдалена ожидала архиепископский отказ. Без гени разочарования на лице она подобрала юбки руками, изобразила нечто вроде расшаркивания и самоуверенно поблагодарила за оказанный прием.

Когда Кирхнер распахнул перед Магдаленой двери, ей навстречу шагнул молодой человек с короткой стрижкой и самонадеянным выражением холодной решимости, свойственным купцам. Он был одет по последней моде в бордовые панталоны до колен и темно-синюю накидку. Увидев Магдалену, мужчина вежливо посторонился и довольно неуклюже склонил голову, изображая поклон.

— Кто это? — спросил архиепископ у Кирхнера, пока незнакомец приближался к нему.

— Маттеус Шварц, — опередил тот секретаря, — бухгалтер и посланник имперского графа Якоба Фуггера. Граф велел кланяться.

Альбрехт замер в полном смятении. Он догадывался, чего хотел от него посланник Якоба Фуггера. Но, как и все сборщики долгов, тот явился не вовремя.

С некоторой неловкостью архиепископ протянул визитеру руку для поцелуя. Маттеус Шварц, однако, не стал целовать ее, а энергично потряс двумя руками, словно стаканчик с игральными костями, так что Альбрехт поморщился от боли.

— Кто была эта красавица? — спросил Шварц, кивнув на дверь.

— Жена Великого Рудольфо, канатоходца, — опередил патрона Кирхнер, вызвав тем самым недовольство архиепископа.

— Позвольте мне отгадать цель ее визита, — улыбнулся посланник. — Рудольфо желает взойти на одну из башен вашего собора?

— Разумеется, я отверг его наглое требование, — буркнул архиепископ.

Маттеус Шварц покачал головой.

— Не думаю, что это было разумно, ваше высокоблагородие.

Альбрехт Бранденбургский отдавал себе отчет, какой подвох скрывается за таким обращением. Он привык, чтобы его называли «ваше высокопреосвященство», «ваша курфюрстшеская милость» или «святейший князь». Однако портить отношения со сборщиком долгов, посланным Якобом Фуггером, было глупо.

— Перейдем, пожалуй, к делу. — Маттеус Шварц без приглашения уселся на единственный стул, стоявший у письменного стола архиепископа. Распахнув свою просторную накидку, вытащил оттуда свиток и элегантным движением, свидетельствовавшим о его опыте обращения с подобными бумагами, бросил его на стол. — Полагаю, вы знакомы с этими документами, ваше высокоблагородие, — самодовольно заметил он.

Альбрехт Бранденбургский сел и с мольбой посмотрел на своего секретаря. Тот тут же подобострастно откликнулся:

— Долговые обязательства вашей курфюрстшеской милости!

— Знаю! — рявкнул архиепископ и произнес с наигранным высокомерием, обращаясь к посланнику: — А вот возьму сейчас да и брошу всю пачку в огонь, мигом избавлюсь от долгов.

Маттеус Шварц рассмеялся, да так нарочито громко, что чуть не поперхнулся.

— Ваше высокоблагородие изволят шутить! Вы серьезно полагаете, что я принес вам оригиналы долговых обязательств? О нет, ваша милость, это всего лишь списки. Оригиналы хранятся в одном из фуггеровских несгораемых шкафов в Аугсбурге, по соседству с долговыми векселями Папы, императора и прочих бедняков.

Уже не в первый раз за это утро лицо архиепископа побагровело. В такие моменты здоровье патрона вызывало се-рьезное беспокойство у Кирхнера. Альбрехт сидел молча и не произносил ни слова.

Тогда посланник поднялся и, перегнувшись через стол, приблизился к лицу курфюрста на расстояние, которое можно было бы назвать неприличным.

— Ваше высокоблагородие должны моему господину, имперскому графу Якобу Фуггеру Аугсбургскому, сто десять тысяч рейнских золотых гульденов вместе с процентами за прошлый год.

Секретарь усердно кивнул.

А Шварц настойчиво повторил:

— Вместе с процентами за прошлый год, ваше высокоблагородие!

— Я знаю, — робко ответил Альбрехт. — Времена уж больно тяжелые. Крестьяне восстают против властей и отказываются платить десятину. Проповедники разрешения грехов с пустой сумой разъезжают по стране, потому что никто не желает слушать их проповеди. При этом у народа как никогда есть масса поводов откупиться от грехов, но церкви пустуют.

— Почему бы вам не пустить в ход необычные средства распространения в народе ваших индульгенций?

— Необычные средства! — Альбрехт усмехнулся. — Назовите мне хотя бы одно из ваших необычных средств! Как должнику Якоба Фуггера мне почти любое средство подойдет.

— Ваше высокоблагородие, не мое дело указывать вам способ, как заработать деньги. — Маттеус Шварц нахмурился. — Я явился для взимания процентов в размере одиннадцати тысяч золотых гульденов и не собираюсь покидать ваш город, пока указанная сумма не зазвенит в моем кошельке.

— Так что же, мне эти одиннадцать тысяч золотых гульденов из своего ребра вырезать? — взорвался Альбрехт. — У меня нет ни гульдена в кармане. Я разорен!

— Стало быть, вы жили не по средствам, досточтимый архиепископ. Как говорит мой патрон Фуггер, тот, кто получает удовольствие без денег, скорее всего, нашел философский камень.

— Хорошо говорить Фуггеру. Он в деньгах как сыр в масле катается!

Посланник засмеялся:

— Тут вы, пожалуй, правы. Но аугсбургские Фуггеры с молоком матери впитали умение обращаться с деньгами, это передавалось от отца к сыну, а потом к внукам. Вы же, если мне не изменяет память, купили и титулы, и приходы. Собрали вокруг себя самых известных художников, этого Кранаха и Дюрера из Нюрнберга, которые вас так выигрышно изобразили. К тому же ваш собор набит сокровищами!

Альбрехт готов был вцепиться в глотку сборщику долгов. Он вскочил и воскликнул:

— Что же, прикажете мне Майнцский собор продать?

Маттеус Шварц наморщил лоб, словно хотел сказать: «Неплохая идея». Однако вслух произнес:

— Разве вы только что не отказали Великому Рудольфо в его намерении подняться по канату на западную башню собора? Позвольте заметить, это было довольно неосмотрительно.

— Он имеет в виду десятую часть сборов, — вмешался секретарь. — От циркачей можно было бы потребовать и больше.

— И не только, — возразил посланник. — Зрелища, подобные этому, привлекают тысячи людей, то есть гораздо больше, чем может вместить ваш собор. Вот вам прекрасная возможность распространить среди народа ваши индульгенции. Говорят, несколько лет тому назад в Бамберге, когда Рудольфо поднялся на одну из соборных башен, было продано семь тысяч индульгенций.

Альбрехт Бранденбургский и его секретарь переглянулись, как будто на них только что сошел Святой