заботливо осмотрела все его тело с головы до ног. По счастью, видимых увечий не было.
Тут ее взгляд упал на сгиб возле паха. На том месте, где правое бедро соединяется с туловищем, рядом с его мужским достоинством, виднелась темная татуировка, девять букв, расположенных в три ряда: НІСІАССОD. Внизу извивалась треххвостая змея.
Первым поползновением Магдалены было спросить его о странной татуировке, но она осеклась, решив дождаться более подходящего момента. Вместо этого она помогла Рудольфо подняться на ноги, и тот, все еще немного покачиваясь, начал одеваться.
Каретник и его подмастерье с таким усердием ремонтировали ось, что едва ли заметили странные события, происшедшие с канатоходцем. С помощью рычага они поставили на попа заднюю часть повозки и заменили сломанную заднюю ось, представлявшую из себя железные штанги, скрепленные мощной, обитой железными листами поперечной балкой, на новую конструкцию. Свою изнурительную работу они проделывали с такой ловкостью, что завершили ее до наступления темноты и, получив еще один рейнский гульден, исчезли без всякого шума.
Магдалена была убеждена, что за нападением стоят разбойники с большой дороги, рыскавшие по стране в огромном количестве. Встревоженная, она принялась наводить порядок в фургончике. На полу повсюду валялись книги и многочисленные предметы из дорогого гардероба канатоходца. Все тщательно проверив, Рудольфо убедился, что ничего не пропало, ни единой мелочи.
Они вместе запрягли лошадей, и тут как раз прибыли Константин Форхенборн и два кучера, чтобы проверить, все ли в порядке. Зазывала был поражен случившимся. Сам он также привез плохие вести. Все его переговоры с ашаффенбургскими властями о выступлении труппы закончились ничем, им было категорически отказано.
Рудольфо и так не лучшим образом относился к Форхенборну, поскольку давно уже считал, что тот не с должным рвением выполняет свои обязанности. Сюда же примешивалось некоторое недоверие к его расчетам. Нынешнюю печальную весть Рудольфо воспринял молча; каждый член труппы прекрасно знал, что за мнимым безразличием канатоходца скрывается ровно противоположная реакция.
Зазывала, знавший о таком отношении к себе, поспешно выложил свой план: завтра ранним утром он отправится в путь и спустится вниз по Майну на грузовом корабле, готовом отчалить от пристани Ашаффенбурга, до Майнца, где наверняка благосклонно встретят выступление бродячего цирка.
Труппа нуждалась в новых сборах, и канатоходец согласился, поставив, впрочем, одно условие: Магдалена будет сопровождать зазывалу и должна быть представлена всемилостивейшему господину курфюрсту и кардиналу Альбрехту Бранденбургскому, правящему в Майнце и почитающему искусства и красивых женщин.
Магдалену предложение Рудольфо изумило. Он никогда не заговаривал с ней о таком задании. Ехать вдвоем с Константином Форхенборном ей совсем не хотелось, но возразить она не посмела.
После почти бессонной ночи с Рудольфо — слишком много всего произошло, чтобы они могли спокойно уснуть, — Магдалена и зазывала на рассвете сели на одну из старых тихоходных грузовых посудин под названием «Лаудес», то есть «Отличный», спускавшихся вниз по Рейну и Майну. Груженный песчаником, корабль скрипел и трещал, как умирающий дракон.
Глава 8
Оказавшись на корабле, на котором кроме них были еще два пассажира и команда из четырех человек, Магдалена получила возможность обдумать события последних дней. Ее все сильнее одолевали сомнения, правильно ли она поступила, связавшись с Рудольфо, и не лучше ли было незаметно исчезнуть, чтобы он мог жить дальше
Действительно ли она любит этого странного артиста? А если любит, то потому что он Великий Рудольфо или из-за его мужского обаяния? Может, она любит его, потому что он дал ей почувствовать, что любит
И хотя жизнь в монастыре лишила ее возможности сравнивать, Магдалена была уверена, что он не такой, как другие мужчины. Стоило ей представить себе, что она окажется в постели с зазывалой Константином, лекарем Мегистосом или жонглером Бенжамино, уж не говоря о великане Леон-гарде Куенрате, ее охватывало омерзение. Все их разговоры о любви и о женщинах сводились к паре десятков непристойных, уничижительных выражений, к тому же таких грязных, хуже уличной клоаки. В них не было ничего, кроме бахвальства своей непревзойденной мужской силой и количеством женщин, которых они «уложили в постель», — именно так они обычно говорили.
Ничто не способствует такому глубокому погружению в собственные мысли, как корабль, бороздящий водную гладь. Поэтому Магдалена, перегнувшаяся за борт носовой части корабля, вздрогнула от испуга, услышав вдруг голос Форхенборна.
— Я не хотел обидеть тебя, — произнес он. — Просто в плохие времена, когда так худо с деньгами, по-другому смотришь на вещи.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Магдалена пожала плечами, хотя догадывалась, куда он клонит.
— Ну, когда я тебя упрекал, что ты купила новые платья! Я не имел права укорять тебя. — С этими словами он протянул Магдалене руку.
Вот уж от кого она никогда не ожидала извинений, так это от зазывалы. Ведь они с первого дня знакомства невзлюбили друг друга и вели себя, как кошка с собакой. Кстати, Магдалена вовсе не была уверена, что такая резкая перемена в чувствах Константина не была притворной. Тем не менее она пожала его руку и с вымученной улыбкой сказала:
— Все, забыли!
Какое-то время они стояли молча, устремив взгляд на проплывающий мимо берег, как вдруг зазывала невзначай заметил:
— С тех пор как ты у нас появилась, Рудольфо стал другим человеком.
— Как прикажешь это понимать?
— Ну, в общем, — смущенно заговорил Константин, — Рудольфо не самый простой человек, он большой оригинал, упрямый, иногда безжалостный и не очень-то обходительный.
— Гения нельзя мерить обычными мерками.
— В любом случае твоя заслуга состоит в том, что он научился улыбаться. Раньше можно было подумать, что наш канатоходец живет в другом мире, в мире, где запрещено смеяться. А ведь циркачи для того и созданы, чтобы смешить людей.
— Может, оно и так, — возразила Магдалена, — но канатоходец не обычный шут. Его искусство скорее вызывает восхищение, чем смех. Не знаю, как
— Упаси Боже, нет! — Зазывала воздел руки, словно миссионер, желающий подчеркнуть свои слова театральным жестом. — Ведь я всего лишь хотел воздать должное тебе — за твое умение превратить
