меня знобит!..
— Дитя мое, бедный мой мальчик, что с тобой, говори!
— Тут… тут на ноге… что-то такое так и рвет меня за мясо… я… я…
Он не мог сказать ничего больше, страшно побледнел; голова его откинулась назад; глаза закрылись. Он зашатался и, наверное, упал бы, если бы Андре не успел вовремя поддержать его.
Что же было причиной этого неожиданного внезапного нездоровья? Доктор поспешно откинул бурнус, в который был облечен Фрике, и крик ужаса вырвался из его уст:
— Несчастный мальчик! Это змея!
Выпрямившись, как металлический прутик, на ноге немного выше колена повисла маленькая желтая змея длиной не больше сорока сантиметров; в ее судорожно сжатых челюстях была закушена легкая ткань брючек Фрике, а острые, как иглы, зубы, прокусив ткань, глубоко впились в ногу мальчугана.
Казалось, все силы этого маленького пресмыкающегося были сосредоточены в его челюстях; оно, казалось, замерло в этом укусе, так что ничто не могло заставить его разжать зубы.
С момента укуса едва ли прошло две минуты.
Недолго думая доктор раскрыл под прямым углом свой большой складной нож и, подведя его лезвие под самую шею змеи, быстро нажал пружину складня, который, захлопнувшись, разом отсек голову маленького гада. Тотчас сведенные челюсти разжались, и голова упала на траву возле судорожно извивающегося тела.
Два крошечных укола, совершенно похожих на уколы тонкой булавкой или иглой, ясно виднелись на ноге мальчугана, и окружал эти уколы синеватый круг величиной с пятифранковую монету.
Негры при виде маленькой желтой змейки не могли скрыть ужаса. Было видно, что они считают Фрике безвозвратно погибшим.
Действительно, укус этой змеи смертелен.
— Так было суждено! — холодно и спокойно промолвил Ибрагим, подойдя к группе, образовавшейся вокруг Фрике. — Твой друг умрет! — добавил он, обращаясь к Андре.
Фрике был в глубоком обмороке и ничего не слышал.
— Доктор, друг мой… спасите его! — воскликнул молодой человек сдавленным голосом. — Скажите, что нужно делать?
— Нужно прежде всего спокойствие… очередь действовать за мной! — С этими словами доктор проворно разорвал одежду на ноге мальчика и своим большим складным ножом сделал над укусами глубокий крестообразный надрез, к которому прильнул губами и принялся высасывать кровь, которая, однако, упорно не показывалась, несмотря на то что рана была глубокой. Он напрягал все свои силы, не думая о том, что и сам, в свою очередь, может стать жертвой этого страшного змеиного яда.
Прошло несколько страшных, мучительных минут.
— Ну, теперь мой черед! — сказал Андре.
— Нет, — возразил доктор, — довольно, если погибну я один, трое уж слишком много. Кроме того, я — врач, это моя прямая обязанность…
— А я его друг, это мое право! — сказал Андре. — Я вас прошу позволить мне это.
И Андре, в свою очередь, энергично принялся высасывать рану, но так же безрезультатно.
Что же делал тем временем негритенок? В первую минуту он был как бы в столбняке, затем хотел, как тогда, при похищении Фрике гориллой, дать свой совет, но его сбивчивый способ выражения мыслей лишал возможности быть понятым. Видя бесполезность своих усилий объяснить другим то, что он думал сделать, мальчуган наконец безнадежно махнул рукой и, схватив лопату у одного из абиссинцев, тотчас же принялся с бешеной энергией рыть глубокую яму.
— Что он делает?
Неужели он уже роет могилу для своего друга? Неужели и он считает белых людей, о которых он всегда был такого необычайно высокого мнения, совершенно бессильными в данном случае?
Действительно, у доктора не было под рукой никакого противоядия. У него даже не было времени раскалить кусочек железа, чтобы прижечь рану.
Пошарив в своем патронташе, доктор достал оттуда один патрон, раздавил его между пальцами, засыпал порохом слегка кровоточащую рану, затем, подойдя к Ибрагиму, продолжавшему курить свою неизменную трубку, коротко и повелительно сказал:
— Дай сюда! — и почти грубо вырвал трубку у него из рук.
Разгоревшийся табак образовал в трубке уголь, который доктор ловко скинул концом своего ножа на засыпанную порохом рану.
Порох тотчас же вспыхнул; ткань кругом почернела и обуглилась.
Резкая боль, вызванная ожогом, вывела Фрике из обморочного состояния. Бедняга был мертвенно- бледен. Губы у него совершенно посинели, и дыхание стало свистящим. Его глаза были закрыты. Ноздри сжались и не могли разжаться. У него начиналась агония.
А маленький негритенок продолжал рыть яму, ни на минуту не отрываясь от своей работы.
— Доктор… месье Андре! — слабым голосом произнес бедный мальчик. — Все кончено… Я чувствую, как холод ползет все выше и выше у меня по телу… Я даже не чувствую боли… но сердце мое перестает биться… А жаль… Я вас очень люблю… обоих… и жизнь была так прекрасна с вами… потому мне жаль расстаться с ней теперь… да… позаботьтесь о моем бедном… черном братце… усыновите его… сделайте из него… хорошего человека… потому что я… я уже ничего для него не могу… я… умираю… да… умираю… Но я хочу умереть, как мужчина!.. — вдруг сказал он, собравшись с силами. — Прощайте, друзья мои!.. — И голова умирающего юноши тяжело упала на грудь.
Доктор, бледный как смерть, старался сдержать душившие его рыдания. Крупные слезы катились по лицу Андре. Оба они казались живым воплощением глубокого горя.
Даже абиссинцы Ибрагима, все до одного полюбившие веселого и добродушного парижанина, оглашали воздух пронзительными и протяжными криками горести.
— Так было суждено! — промолвил вполголоса работорговец, склоняясь со скорбной почтительностью над телом Фрике, которое теперь вполне можно было принять за труп.
Вдруг дикий вой, в котором не было ничего человеческого, огласил воздух: это был маленький негритенок, который только что закончил свое дело и, бросив в сторону свой заступ, задыхаясь, выбиваясь из сил и обливаясь потом, кинулся к Фрике, которого он конвульсивно сжал в своих объятиях.
— Я… я не хочет… ты умереть… Я, я не хочет! — кричал он душераздирающим голосом и с невероятной силой, какой от него никто не мог ожидать, схватил безжизненное тело своего юного друга и поволок его бегом к вырытой им глубокой яме.
Сорвав с Фрике штаны, негритенок обнажил до самого бедра больную ногу Фрике, которая была раздута и мертвенно потемнела, причем на ней местами уже выступали желтые прожилки и подкожные узлы.
И доктор, и Андре молча предоставили маленькому негру делать то, что он хотел, хотя и не догадывались еще о его намерении.
Вдруг безумная, фантастическая мысль родилась в их мозгу, и они уцепились за нее со всей страстностью отчаяния: неграм известны некоторые снадобья и рецепты, которых не знает современная терапия, но они иногда совершают чудеса. Быть может, еще не слишком поздно. Как знать, быть может, здесь, в этом спасение!.. Потеряв всякую надежду сделать еще что-либо для спасения жизни Фрике, сознавая свое полное бессилие в данном случае, они предоставили маленькому негритенку полную свободу действий.
Положив Фрике на землю. Мажесте опустил больную ногу в самую глубину ямы, так что она ушла в нее целиком. Яма, имевшая вид очень глубокой борозды или очень узкой траншеи, опускалась под уклон приблизительно в тридцать пять градусов; другая нога Фрике покоилась на траве. Тело больного Мажесте слегка приподнял на груду свежевырытой земли, а под голову подложил большой ком мягкой травы. Словом,
