и волнение на время пересилили позывы его непокладистого желудка.

— Как видно, на палубе становится жарко! — проговорил он, держа свое оружие наготове.

Доктор, которому было хорошо знакомо вооружение каждого судна, кинулся на корму и схватил топор, предназначенный для того, чтобы в случае надобности обрубить канат спасательного буйка.

С силой, какой трудно было ожидать от этого непомерно длинного и тощего человека, он управлялся с этим тяжелым топором с удивительной ловкостью и проворством.

В Андре прицелился один из негодяев, но француз навалился на него всей тяжестью своего тела, и оба свалились на палубу.

Бернар — матрос, умевший управляться со штурвальным колесом, набросился на лоцмана, который, продолжая держать колесо левой рукой, правой выхватил револьвер и открыл настоящий беглый огонь по подбегавшему бедному матросу, которого эта трескотня, однако, нимало не напугала.

Между тем Фрике уже уложил одного рослого англичанина, который с абордажным палашом в одной руке и револьвером в другой, по-видимому, с пренебрежением смотрел на столь хрупкого и юного противника. Это была ошибка: прежде чем он успел очнуться, Фрике со всего маха ударил его носом и грудью о доски палубы.

— Раз!., и два!.. — засмеялся мальчуган, держась наготове и успев выхватить у противника в момент его падения револьвер, который он схватил, как схватывает кошка лапой плохо лежащую сосиску.

— Так-то вы вздумали отблагодарить французов, которые без торга уплатили вам весь фрахт за вашу ореховую скорлупу?! Нет, голубчики, так просто это не обойдется: вы сами себя наказываете!.. Посмотрите, это будет забавно!..

Что ни говорил Андре, однако бой был еще далеко не выигран. Самое большое, что можно было сказать, что силы были равными. Правда, наши друзья, как люди, привычные ко всяким неожиданностям и злоключениям и смелые до безумия, не растерялись и не дали застигнуть себя врасплох. Они были безоружны, но в одну минуту добыли себе оружие, отчасти обезоружив своих врагов. Но сражение было еще впереди и обещало быть горячим.

Бой длился недолго, никого не ранили. Никто не был ранен. Фрике был весь измазан в крови, но, в сущности, получил только простую царапину. Пуля из ремингтона, задев ушную мочку мальчугана, вызвала сильное кровотечение, не представлявшее, однако, ни малейшей опасности.

После нескольких секунд затишья все десять человек, находившихся на судне, с яростью набросились друг на друга.

Громкие проклятия сыпались на немецком и английском языках из уст нападающих, которые в первый момент полагали, что им легко будет справиться с французами, но неожиданный отпор бывалых парижан несколько смутил настоящих неукротимых разбойников, достойных союзников морских бандитов.

Рослый Бернар первым перешел в наступление. Поспешно выпускавший один за другим свои заряды лоцман плохо целился, и потому все его выстрелы пропали впустую! Вообще огнестрельное оружие на небольшом судне неудобно, так как качка изменяет направление выстрелов. Схваченный за горло французским матросом лоцман посинел и вытянул язык.

— Так подыхай же, негодяй! — пробормотал Бернар.

Тот вытянулся и выпустил колесо из рук. Но к нему подоспела помощь: один из сообщников, вертя над головой карабином, который он схватил за ствол, кинулся и с размаха готовился ударить прикладом Бернара по голове, когда тот, стоя спиной, не подозревал о грозившей ему со стороны опасности. Его можно было бы уже считать погибшим, но Барбантон вовремя заметил опасность. Он не был столь устойчив на ногах, как моряки, и в рукопашной борьбе тоже не мог бы устоять против здорового и сильного противника, но зато своей саблей владел в совершенстве, не хуже любого инструктора рубки на эспадронах; к тому же у него была очень длинная рука — и вот в решительный момент он вытянул ее и нанес удар.

Лезвие сабли сверкнуло в воздухе и тяжело опустилось прямо на руку разбойника, которую оно отрубило начисто, как гнилой сук от дерева.

Приклад, пролетев по инерции, ударил Бернара по плечу, но удар этот был уже лишен силы: матрос присел от боли, но не выпустил горло своего врага из своих железных тисков.

— Вот это удар! — воскликнул мальчуган. — Молодец, жандарм!

Искалеченный разбойник, исходя кровью, упал.

— Раз! — сказал жандарм своим командирским голосом.

— И два!.. — подхватил доктор, раненный ударом ножа в плечо, замахнувшись своим топором над пиратом и одним ударом расколов ему череп до ушей.

Тем временем Андре и его противник, схватившись, как два борца, продолжали кататься по полу, хрипя и задыхаясь.

Жандарм и доктор, покончив со своими врагами, быстрым взглядом окинули картину, которая, в сущности, не представляла до сих пор ничего удручающего для них.

— Ко мне на помощь! — крикнул вдруг Фрике.

Бедный мальчуган один защищался против двоих негодяев. Он необдуманно расстрелял все свои патроны из отнятого им у врага револьвера и, по обыкновению, промахнулся, даже стреляя чуть ли не в упор.

Теперь обезоруженный мальчуган, отскакивая то в одну, то в другую сторону и преследуемый, как крыса, двумя бульдогами, наконец был загнан на носовую часть судна и здесь приперт в угол.

Доктор и жандарм одновременно кинулись к нему на выручку.

— Сдавайтесь! — крикнул своим громовым голосом Барбантон, подкрепив свое приглашение легким уколом сабли в бок одного из бандитов. Как человек добродушный, он не хотел смерти грешника. Его обязанностью было разыскать преступников и арестовать, и он строго соблюдал это правило, пуская в ход свое оружие лишь в крайнем случае, то есть в случае законной самозащиты.

Доктор, не проронив ни слова, снова замахнулся своим топором над головой одного из бандитов, но на этот раз топор соскользнул несколько вправо и, рассекши череп, отсек правую щеку и ухо, обнажив челюсти.

Тем временем другой, подколотый жандармом бандит, вооруженный, как и доктор, тяжелым топором, обернулся, разъяренный, как бык на арене. Но его ожидал неприятный сюрприз: острие сабли Барбантона было осторожно приставлено к его горлу немного пониже адамова яблока. Острие прокололо кожу, и капля крови показалась из-под сабли.

— Не шевелитесь! — произнес повелительно Барбантон. — Вы мой пленник!

Бандит попытался было отступить и очутился в объятиях Фрике, который тотчас же без колебаний положил его на обе лопатки.

Андре, бледный, задыхающийся, едва держась на ногах, поднялся и вздохнул с облегчением. Его соперник лежал неподвижно на спине, большой нож, воткнутый по самую рукоятку в бок, между четвертым и пятым ребром, торчал в ране; глаза остановились, в углах губ показалась кровавая пена. Это была агония.

Андре повезло: во время борьбы он вдруг заметил у люка на полу большой нож, вероятно, оброненный кем-нибудь из негодяев. Так как страшная опасность вернула ему обычное самообладание, ему удалось схватить нож и прикончить им своего врага.

Наконец в тот момент, когда Барбантон, верный своим традициям, вязал пленника с ловкостью и проворством, свидетельствующими о многолетнем навыке, Бернар здоровым ударом кулака прикончил своего наполовину придушенного противника и выкинул его за борт, на ужин акулам, серебристые спины которых виднелись в кильватере маленького судна. Тот разбойник, которому доктор раскроил череп, и тот, которого прикончил ножом в бок Андре, последовали за своим товарищем за борт.

Что же касается негодяя, которому Барбантон отрубил руку, и второй жертвы доктора, то их положение требовало немедленной медицинской помощи. Добрейший доктор, моментально превратившийся из врача в воина и солдата, с еще большей радостью и готовностью снова превратился теперь в целителя.

Бернар, который в первый же момент схватился за руль, так и остался у него. Судно превосходно слушалось руля, и Бернар управлялся с ним прекрасно.