тяжелой: в ней столько знаний и секретов! Открыв ее, Джек явственно почуял запах морского ветра на страницах.

В тетради были от руки нарисованы замысловатые карты; нанесены показания компаса между портами и мысами; отмечены глубины и характер морского дна; записаны подробные отчеты о путешествиях отца; указаны дружественные и враждебные порты, а также рифы, убежища и высота приливов. И каждая страница была зашифрована, чтобы уберечь от врагов знание безопасных путей.

— Карта для штурмана — что для священника Библия, — однажды сказал отец.

Затаив дыхание, Джек слушал объяснения отца: вычислить широту по положению звезд довольно просто, а вот долготу с достаточной точностью определить до сих пор невозможно. Поэтому как только ближайший берег уходит за горизонт, корабль все равно что потерян в море. А значит, любое плавание для моряков потенциально опасно. Кроме тех…

— Кроме тех, у кого есть карта, — сказал отец. — В этой тетради, сынок, ты найдешь все необходимое, чтобы уверенно вести корабль через моря. Эти записи собраны ценой многих жизней. И теперь, после каждого нового плавания, я добавляю свои собственные заметки. Карты бесценны! Наши враги португальцы дорого бы дали за такую вещь… ни перед чем не остановились бы, чтобы ее получить.

И вот карты в руках Джека. Причем это единственное, что связывает его с прежней жизнью. С отцом. Без них обратно в Англию не добраться: только здесь подробно расписано, как совершить кругосветное путешествие.

Джек пролистал страницы, и на землю упал листок пергамента — хрупкий от морской соли, с потрепанными краями: видно, не раз держали в руках. Развернув листок, Джек увидел детский рисунок — четыре человечка в садике возле квадратного дома — и сразу узнал, кто это. Высокий человечек с развевающимися на ветру волосами изображал отца, у самого Джека была непропорционально большая голова и копна светлых волос, а за его руку держалась сестренка, одетая в платье, и махала другой рукой. Посередине была нарисована мама — с ангельскими крылышками.

Этот рисунок Джесс подарила отцу в тот самый день, когда они уходили в плавание. Джек сглотнул слезы. Каково пришлось бы Джесс, если бы она знала, что отец погиб?

Джек внезапно почувствовал на себе чей-то взгляд и поднял глаза от картинки. Черноволосый мальчишка следил за ним из дома.

Как долго?

Джек вытер глаза и коротко кивнул мальчишке — как и полагалось вежливому человеку. Мальчишка не ответил.

«Почему он на меня злится?» — подумал Джек. Мальчишка прибыл вместе с Масамото, значит, занимал достаточно высокое положение, однако до сих пор не представился и с самого начала отнесся к Джеку враждебно.

Из-за угла вышла Акико. Рядом с ней бежал Дзиро, взволнованно размахивая листком бумаги. Джек свернул рисунок сестренки и аккуратно вложил его в тетрадь.

Акико поклонилась, взяла у Дзиро бумагу и вежливо протянула ее Джеку обеими руками.

— Аригато, — поблагодарил ее Джек.

— Домо[32], — ответила она.

К огорчению Джека, ничего больше он добавить не мог. А хотелось сказать так много! И столько вопросов накопилось… Его окружали учтивые незнакомцы, но, не зная языка, он чувствовал себя в полном одиночестве. Спонтанный урок с Акико вчера вечером был единственным более-менее связным разговором с тех пор, как пару недель назад его отпустила лихорадка.

Джек развернул листок и прочитал записку:

Джек привалился к дереву. Ну и зачем он понадобился святому отцу?

Отец Люций жил в маленьком домике, в стороне от главной улицы. Така-сан, сопровождавший Джека, позвонил в колокольчик у ворот.

Зашаркали шаги, и ворота распахнулись. Вышел отец Люций — с мутными глазами и страдающий от одышки.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, еретик! Входи уж.

Джек попал в маленький садик, совсем не похожий на ухоженный райский уголок Уэкия: грядки корнеплодов и зелени для приправ, а также одинокая яблоня с завязавшимися плодами. Никаких украшений или изящных ручейков — здесь выращивали еду, а не занимались размышлениями.

Выполнив свою миссию, Така-сан поклонился им обоим и ушел.

Отец Люций отвел Джека в просто обставленную комнатку: стол, два стула и самодельный алтарь. Заднюю стену украшало большое деревянное распятие.

— Садись, — велел отец Люций и сам опустился на стул напротив Джека. Время от времени иезуит кашлял в носовой платок. — Как поживает наш юный самурай?

— Зачем вы меня позвали? — спросил Джек, пропуская мимо ушей насмешку.

— Чтобы научить тебя японскому языку.

— С чего бы это? — недоверчиво спросил Джек. — Вчера вы не очень-то рвались мне помочь.

— Когда Масамото о чем-то просит, отказывать ему неразумно. — Священник посмотрел Джеку в глаза. — Каждое утро в это время мы будем начинать урок. Ты будешь делать то, что я тебе скажу, и тогда, когда я скажу. Не исключено, что твою душу еще можно спасти.

— Не надо меня «спасать». Учить японскому — учите, только без проповедей…

— Помолчи! — Отец Люций стукнул ладонью по столу. — Господь простит тебе твое невежество. Начнем урок. Чем скорее ты выучишь японский, тем быстрее твой собственный язык затянет петлю на твоей шее!

Он утер рот платком и продолжил:

— Понять японцев можно только через их язык. У него свои слова и способы построения предложений. В общем, другого такого языка нет. Он отражает самый образ мыслей японцев. Научись говорить по-японски, и ты поймешь японцев. Пока все ясно?

— Да. Чтобы говорить по-японски, я должен думать как японец.

— Прекрасно. Твоя мать, по крайней мере, научила тебя слушать.

Отец Люций протянул руку и отодвинул в сторону маленькую панель в стене. Вытащил из ниши толстую книгу, немного бумаги, перо и чернила. Положил все это на стол, и урок начался.

— По сравнению с другими языками японский довольно прост. Поначалу он выглядит проще английского. У японских существительных нет ни числа, ни рода. Слово «хон» может обозначать как одну книгу, так и много книг.

Ох, пожалуй, проще было бы выслушать иезуитскую проповедь, чем учить японский!

— Глаголы не спрягаются и не имеют неопределенной формы… — Отец Люций внезапно прервал свою лекцию: — А ты почему ничего не записываешь? Я-то думал, ты образованный.

Подчиняясь приказанию, Джек неохотно взял в руки перо, обмакнул его в чернильницу и начал писать.