Харчевня была темновата и дымновата, но по нынешней жаре казалась лучше остальных, потому что располагалась в прохладном каменном подвале. Пышнотелая подавальщица, ловко лавируя между столами и скамейками, смахнула с подноса на стол тарелку с заказанной курицей. Выглядела и пахла зажаренная на вертеле птица вполне прилично. В незнакомых местах Тэйнен всегда заказывала такую курицу. Во-первых, чтобы не сомневаться в происхождении мяса, а во-вторых, потому что ее трудно испортить даже очень бездарному повару.

Охотница надкусила крылышко, поглядывая на дверь. Роан запаздывал, что для него было необычно, но, в сущности, вполне объяснимо. Из-за многочисленных лесных пожаров ему наверняка пришлось добираться окольными путями, поэтому охотница особо не волновалась.

На ней была темная куртка, прошитая войлоком, и толстые мешковатые штаны. Вся эта одежда надежно скрадывала фигуру, а лицо пряталось под накладными усами и бородой. Никто не догадается, что под этим скрывается женщина. Единственным, что могло ее выдать, и порой выдавало, был голос, поэтому общаться Тэйнен старалась по большей части жестами.

А ведь когда-то она предпочитала облегающую кожаную одежду, тонкие, полупрозрачные рубашки и длинные косы, уложенные вокруг головы в замысловатые фигуры. Мужчины оборачивались, чтобы посмотреть ей вслед и восхищенно присвистнуть. Сейчас они разве что посмеивались вдогонку худосочному мужичонке.

Но лучше уж изображать из себя плюгавенькую личность мужского пола, тайком вздыхая по роскошным своим волосам, грубо обкорнанным прямо ножом, чем полоть монастырские грядки или безвылазно сидеть на женской половине дома. А с тех пор, как охотников объявили вне закона, другого выбора у нее просто не было.

Она уже ловила на себе подозрительные взгляды. На «праздношатающихся» полагалось доносить храмовой страже, причем некоторых особо ретивых доносчиков не убеждал даже мешок с нехитрым товарцем, прихваченный ею, чтобы в случае чего выдать себя за спешащего на ярмарку торговца. Тщательной проверки ей, конечно же, не пройти, но отбрехаться, сунув начальнику патруля в руку пару монет, вполне можно.

В этом селе Тэйнен надо было встретить Роана, с которым они запланировали поход на старые золотые шахты, ныне заполоненные липунами. Хозяин шахт дал Роану три десятка монет задатка, и обещал добавить три сотни, когда можно будет возобновить добычу золота. Лично Тэй еще собиралась поторговаться — если липунов окажется больше пары десятков, а так оно наверняка и случится, меньше чем за пять сотен лезть туда смысла не будет. А на случай чего придется звать на подмогу кого-то еще, и гонорар возрастет куда значительнее.

Они не боялись, что хозяин не заплатит запрошенного. Об охотниках ходили всякие нехорошие слухи, и, в первую очередь, шептались, что они маги, и наслать на человека жуткую порчу им как раз плюнуть. А уж завалить шахту или подпустить туда какую нежить пострашнее липунов и того проще.

На самом деле охотников боялась даже храмовая стража, приставленная как раз к делу их истребления. Ведь состояла она по большей части из вчерашних крестьян и горожан, не сумевших отказаться от столь высокой чести, и не умеющих толком пользоваться оружием. Разнять пьяную драку на улице или схватить неопытного вора они еще могли, а вот с мастерами по части убийства нежити, способными в случае чего применить свои навыки и к людям, предпочитали лишний раз не сталкиваться.

Когда-то охотники были чем-то вроде особого сословия. Они путешествовали по стране, убивая нежить за плату, хорошо зарабатывали и пользовались уважением простого народа. Были они, как и люди вообще, всякими — попадались и подлецы, и крохоборы, и бессребреники, но и те, и другие и третьи долго не жили. Постепенно сложился целый кодекс правил поведения, мастерство и секреты передавались от учителя к ученикам, но вдруг все закончилось.

Судя по всему, Пастырям надоело терпеть то влияние, которое приобрели охотники, а пуще того — то обстоятельство, что денежки крестьян и горожан попадали мимо храмов в их карманы. И вот два года назад храмовники решили, что все охотники являются еретиками, демонопоклонниками и подлежат уничтожению. Впрочем, чтобы не вызывать открытого конфликта, сразу же оговорили возможность, цену и условия покаяния. Для начала охотник должен был отказаться от своего ремесла и выплатить храму сто монет «покаянных». После этого мужчинам следовало вступить в одну из гильдий, обзаведясь таким образом «достойной профессией», а женщинам предписывалось выйти замуж или стать помощницами при монастыре.

Тех, кто не принял столь «заманчивое» предложение, а таковых, к слову, оказалось подавляющее большинство, объявили вне закона. Всякий встретивший охотника или знающий, где он скрывается, должен был донести об этом храмовым стражам. Те, кто скрывал местонахождение охотников, или, пуще того, нанимал их, карались смертью.

Теперь всю нежить полагалось гонять молитвами и освященными благовониями. На деле же месяц хождения храмовников кругами вокруг шахт поголовье липунов не сократил ни на штуку, скорее уж наоборот увеличил, вот хозяин и пошел на запретное. Нет, потом он, конечно же, позовет храмовников опять, и будет долго бить поклоны и сыпать щедрыми дарами на храмовый поднос в благодарность за избавление от напасти. А охотники к тому времени будут уже далеко, в одной из своих лесных сторожек, готовить новое снаряжение, и, если не повезет, лечить раны.

Так что никуда охотники не исчезли. Просто гонорары их возросли, да работа стала еще опаснее. Потому что единственной действенной мерой, предпринятой Пастырями против них, стал «запрет на праздношатание». Теперь каждый, кто покидал свой город или село, должен был иметь при себе документ с храмовой печатью, в котором указывалось, кто он, откуда, куда направляется и с какой целью.

И если мужчина еще мог как-то раздобыть или подделать эту бумагу, то женщинам пришлось и вовсе туго. Им Пастыри запретили покидать дом отца, брата или мужа, или же монастырь, а путешествовать они могли только по особому разрешению и в закрытой повозке. Естественно, тоже не в одиночестве.

Народ, конечно, негодовал, обнаружив, что теперь женщине нельзя и на базар выйти без мужа, причем больше всех возмущались как раз мужья, но перечить никто не посмел. Кто ж будет перечить, когда с недовольными в любой момент может разобраться гвардия, даже если их будет целый город. Да и защитников у нового порядка отыскалось немало.

Поэтому-то Тэйнен пришлось рядиться мужчиной и подделывать бумаги, чтобы добраться до места будущей работы. На проселочных дорогах в глуши все это отлично срабатывало, стража была из малограмотных крестьян, смутно представляющих себе храмовую печать. Но испытывать судьбу, идя через Астенед, где какой-нибудь излишне внимательный страж мог и разобрать в ее бумаге подделку, она не хотела, поэтому и ждала Роана, чтобы с ним вместе пробраться через лес в обход города. Идти в обход одной было бы решением еще менее разумным, чем соваться в город. Через Астенед пути до винаранского тракта двое суток, а лесом хоть и ближе, но через буреломы и болота может выйти и все трое суток, а значит, две-три, если не больше, ночи в лесу. Где может водиться любая нежить, даже такая, с которой и вдвоем-то можно не справиться.

Обглодав последнюю косточку и бросив ее в тарелку к остальным, девушка окончательно заскучала. Задерживаться долго на одном месте было для нее опасно, идти дальше некуда, следующей остановкой на тракте был уже Астенед. Оставаться на постоялом дворе на вторую ночь тоже выходило рискованно, хозяин мог заинтересоваться, чего это торговец, идущий на ярмарку, так долго торчит на постоялом дворе в нескольких часах пути от города. Да мало ли что. К тому же, деньги подходили к концу.

Что ж, если завтра до обеда Роан не появится, ей придется или все-таки топать в Астенед, продавать прихваченный с собой хлам ради храмовой отметки, или идти через лес одной. Оба варианта выглядели