Как мягко бьются капельки дождяО мох густой, о планки дряхлой крыши,Звеня монистом в медленном паденье…И это — чудо. Музыки рожденье.Ты плачешь, Люда? Перестань, очнись,Истертых, ветхих клавишей коснись,И старое, глухое фортепьяноВ струистой мгле старательно и рьяноПусть повторит арпеджио воды,Которое когда-то, в дальней далиВпервые пел шопеновский рояль,Чьи струны навсегда пророкоталиНадежду, возмущение, печаль.Пусть из-под милых, неумелых рукПлывет за звуком непреложный звук,Майоркского прелюда [91] дождь печальный,Ненастья голос, трепетный, прощальный,Выстукивая всё одну и ту жТревожную, настойчивую ноту.Как дождь, одну лишь знающий заботу,Течет прелюд. И плеском свежих луж,И шелестом листвы, и скрипом ветокСливается он с шумом за окном…А там, снаружи, осторожно этак,С опаскою обходит кто-то дом,И ускоряет шаг за поворотом,И что-то тащит к нам из темноты,И Люда, вздрогнув, спрашивает: «Кто там?Григорий, ты? Григорий, это ты?..»Но вот шаги в сенях и на пороге,И половицы ветхие скрипят;Мы, притаившись, молча ждем в тревоге,И в комнату, в потемки, входит брат.Присматривается. У фортепьяноОн, удивленный, замечает нас:«Ты здесь еще? Ступай. Уже не рано.Беги скорее. Комендантский час…»Он никогда не говорил со мноюТак жестко, раздраженно. Что ж, пойду.И с поднятою гордо головоюЯ зашагал сквозь мокрый мрак в саду.2Я Люду не видал уже два дня.А дома и свои заботы были:Был обыск. На допросы мать водили.Ударил юнкер походя меня.А у Людмилы — мир и шум не слышен,Лишь стук часов средь мглистой тишины,Листвою фикус глянцево колышет,И фортепьяно дремлет у стены.Не та Людмила. Что-то с нею стало:Ответы скуповаты и бледны,Движения неловки и усталы,И косы толком не заплетены —Неброские приметы, из которыхТревожно что-то тайное текло,Оно таилось в жестах, в разговорахИ молча билось птицей о стекло.Сник разговор. Притворного покояЯ не искал в круженье гладких фраз;Я чувствовал: произошло такое,Что может разделить надолго нас.Сидели молча. Вечер тек безлунный.Лишь иногда позвякивали струны.Диковинную эту немотуНеузнанные звуки нарушали:То мыши ли на чердаке шуршали,Иль ветер крышу трогал на лету?О пустяках, ничтожных и случайных,Внезапно завела Людмила речь,Казалось, что хотела смять молчанье,От тишины внимание отвлечь.Подсела к фортепьяно. Грома глушеБасы запели, прянули во тьму.Остановилась. Напряглась. «Послушай,Есть тайна, о которой никому…»Бессильно откинувшись навзничь, подмявши соломы клочья,Налетами злобной боли истерзанный днем и ночью,Он дергался, содрогался, от жажды горел, от жара,Укутана в белые тряпки, как глыба, нога лежала;С трудом прорывались хрипы сквозь губы полуживые.Так вот как приходит гибель! Ты видишь ее впервые.Вглядись в неприглядность смерти. Пойми ее темную жуть.
