Вечером, когда пригнали скотину и над деревней опустились сумерки, в окно к Мельникову постучались. Константин Иванович высунул голову и увидал стоящего под окном Быкова.

– - Выдь на улицу, посидим маленько, да я с тобой поговорю кое-что.

Мельников вышел. Они сели на завалинку. Быков садился, осторожно приловчаясь, как бы ему поудобней сесть, чтобы не повредить свой 'календарь', как он называл грыжу. Когда они уселись, Быков заговорил:

– - Вот что, Константин Иванович: послушал я давеча ваш разговор; у тебя голова посветлее нашего. Правду говорят, вырезанная земля лучше?

– - По-моему, лучше, -- ответил Мельников.

– - Давай и мы с тобой хлопотать.

– - Что ж вдвоем? -- удивился Мельников такому быстрому решению мужика.

– - Зачем вдвоем, только начни, еще кто-нибудь пристанет. Не худое это дело, я думал, думал. Что это раньше такого закона не было? Я бы давно из деревни ушел. А я умру -- у сына духу не хватит, не та голова у него.

Быков вздохнул. Видимо, воспоминание о сыне растревожило его сердце, хотя сын его был старательный работник в поле, умел кое-что поделать топором; у него было два взрослых сына, которые жили дома, и Быков собирался их женить за один стол. Загуливал он редко, но у него не было отцовской сметки и настойчивости, за что его старик и не любил.

Мельников сказал, что если выделяться, то нужно собрать всю землю вместе, а у них о купленной земле заводится спор, что, наверное, помешает выделу.

– - Спор -- дело кляузное. Его приостановить можно; съездишь к начальству, и дело к развязке.

– - Хорошо бы так.

– - Да, верно, так. Неужели правда такое дело сделать можно, чтобы на виду у всех чужое добро отбить?.. А тогда и всю землю сбивай; округлишь-то ее всю -- вот как важно будет! Правда, Иван Егоров? -- обратился Быков к выглянувшему в окно старику Мельникову.

– - Мне все равно, -- равнодушно сказал старик, -- не мне теперь хозяйствовать. Как хотят молодые: хотят -- в миру живут, хотят -- выделяются.

С выгона, где паслись в ночном лошади, возвращались мужики, ходившие пускать лошадей. Между ними были Протасов и Машистый. Увидавши сидевших на завалинке Быкова с Мельниковым, они подошли к ним. Протасов сел на завалинку и стал крутить цигарку, а Машистый остался на ногах.

– - Вот на выдел Константина Иваныча зову, -- сказал Быков.

– - Хорошее дело, -- одобрил Машистый, -- и меня в компанию примите.

– - А ты пойдешь?

– - Чего ж не пойтить, по крайности на работу по своей воле ходить будешь.

– - Работать-то будешь по своей воле, да один, а одному и у каши не споро, -- вдруг возразил Машистому Протасов.

– - Не один, -- сказал Быков. -- Я вот зову Константин Иваныча, а там еще кто-нибудь выищется.

– - То набирать нужно, а то уж мы собраны.

– - Собраны, да земля неудобна, в разбросе да межниках.

– - Есть и без межников.

– - Так та в кочках да кустах, год от году становится хуже.

– - Насчет мостов и дорог хорошо.

– - Мосты и дороги и впредь будем держать, как держали, -- сказал Машистый. -- Одно затрудненье с пастбищем.

– - И с пастбищем справимся, -- выговорил Быков, -- можно вместе не пасть, а вывел за двор да привязал. Я вон весной продал корову. И была-то она ободранная, а попала к лесному сторожу, он ее на веревке стал держать, -- гляди-ко, сколько молока стала давать!

– - У вас земли много, вам можно. А вот как у меня всего две души, -- опять сказал Протасов.

– - Если с малой землей отходить нехорошо, то в миру с ней еще хуже. В миру она наполовину в бороздах да в кочках.

– - Что говорить! -- уверенно сказал Быков. -- Шесть десятин в разбросе и не видать, а в одном-то месте будет -- вон какая лопатина!..

– - Шесть десятин -- шесть полей. Тут тебе и рожь, и овес, и лен, и клевер -- всего вдоволь, и работать легко и сработаешь много.

Сумерки сгущались. Тишина охватывала всю деревню, и под влиянием этой тишины голоса становились тише, задор пропадал. Вдруг Протасов оборвал Машистого и, обратившись к Мельникову, спросил:

– - Константин Иваныч, а что, левые в Государственной думе хорошие люди?

– - Больше хорошие, -- не запинаясь, ответил Мельников.

– - Об нашем брате они понимают кое-что?

– - Другой раз больше, чем сам наш брат.

– - Отчего ж, когда вводился новый закон, они против него шли?

– - Позволь, я тебе на это скажу, -- вызвался вдруг Машистый.

– - Ну, скажи, -- не совсем охотно согласился Протасов.

– - Оттого они против закона шли, что больно хорошо о нашем брате понимали. Они думали, что мы -- большая сила, а у нас была сила, когда нас мать на руках носила, а теперь эта сила-то незнамо куда ушла. Они думают, что мы в обществе-то живем все для одного, а один для всех, -- а не видят, что мы в своей семье друг другу волки, а не что в деревне. Нешто у нас есть понятие о своем брате? Есть у нас друг к другу сочувствие? Ничего у нас этого нет, все друг другу враги. Если мы живем скопом, так это нас в крепостное право господа сбили, а сбили они нас потому, что в кучке легче на барщину собирать!..

– - А когда барщина кончилась чего же мы не расходились?

– - Становые не пускали, так же горячо и убедительно выкрикнул Машистый. -- Им нужно с нас было выкупные подушные собирать, а с деревни-то легче. По хуторам-то езди, а тут приехал к старосте, сбил сходку, -- давай, такие-проэтакие, а то всех под арест…

Быков засмеялся.

– - Что ж, не правда? -- спросил Машистый. -- Неужели нам самим лучше было в тесноте? Пожар у соседа -- гори и ты. В деревне не работают -- гуляй и ты. Мир запьянствовал -- пьянствуй и ты, а то все равно долю пропьют. А как на хорошее стань подбивать -- тебя по рукам, по ногам свяжут.

Протасов молчал, сидя согнувшись. Мельников взглянул на него, но Протасов не пошевелился. Он сидел так с минуту, потом вздохнул, медленно встал, потоптался и как бы про себя проговорил:

– - Да, это вещь мозговитая!.. Надо все хорошенько обмозговать, а то как бы впросак не попасть.

– - Не думамши, брат, ничего хорошего не сделаешь, а все семь раз примерь, а один отрежь, -- деловито