То, что в программе бабувистов вопросы, связанные с промышленностью, с организацией обобществленного промышленного производства оказались недостаточно оттененными, имеет совершенно определенные исторические предпосылки. Это те же предпосылки, которые обусловливают уравнительность и примитивность Бабёфовского коммунизма в его целом. Заключаются они в уровне зрелости французского рабочего класса, идеологами которого выступили Бабёф и его единомышленники. Мы видим, что Маркс и Энгельс неоднократно подчеркивали пролетарскую, классовую сущность бабувизма. Однако тот же Энгельс указывает на то, что в эпоху Французской революции мы сталкиваемся не с пролетариатом, в современном смысле этого слова, а лишь с «более или менее развитым его предшественником».

В письме к Каутскому, написанном в мае 1895 г., Энгельс говорит об элементах, образующих «самый низший, бесправный слой населения всякого средневекового города, стоящий вне земельной общины, феодальной зависимости, цеховых связей. Из этих элементов развивается предпролетариат, который в 1789 г. в парижских предместьях произвел революцию». (Фр. Энгельс, Крестьянская война в Германии, «Библиотека Марксиста», изд. 1926 г., стр. 89.)

Именно эта незрелость пролетариата и делала его доступным проникновению в его среду психологии уравниловки, психологии примитивного крестьянского «коммунизма», о котором говорит тов. Сталин. Именно ею объясняются своеобразные черты бабувизма.

Что касается степени зрелости пролетариата, то она, в свою очередь, вытекала из общего уровня капиталистического развития Франции, как он сложился еще накануне революции.

Французский капитализм переживал в это время расцвет своей мануфактурной стадии. Франция XVIII в. — это страна централизованной капиталистической мануфактуры, еще не переступившая заветного порога промышленной революции. Между тем, современный пролетариат является продуктом промышленной революции; недаром Энгельс говорит о том, что «история рабочего класса в Англии начинается… с изобретения паровой машины и машин для обработки хлопка» (Соч., т. III, стр. 301). Что касается до рабочего класса эпохи Великой французской революции, то он всецело принадлежал к мануфактурной стадии капитализма. Ему только еще предстояло превращение в современный пролетариат.

Для времени своего возникновения бабувизм является, несомненно, передовой идеологией передового класса. Прогрессивное революционное значение он сохранял еще в 30-х гг., когда книга Буонарроти «Заговор равных» бросила в самую гущу западно-европейского пролетариата семена учения «равных». Громадным плюсом бабувизма по сравнению с системами утопического социализма была его революционная непримиримость по отношению к существующему порядку вещей, его твердая ориентация на революционное свержение власти буржуазии.

С момента выступления марксизма на мировую арену, все системы домарксовского коммунизма, в том числе и бабувизм, утратили былое прогрессивное значение. На своем победоносном пути марксизм должен был пройти полосу борьбы против всех разновидностей утопического уравнительного социализма, в том числе и против бабувизма, представленного эпигонами Бабёфа и Буонарроти.

К началу весны 1796 г. среди группы сторонников Бабёфа созрела мысль о необходимости перенести центр тяжести всей работы в подполье, создать конспиративный центр, могущий исподволь подготовить падение Директории. Сам Бабёф в своей газете не удержался, как мы видели, от довольно прозрачных намеков на эти новые планы бабувистов. После распада комитета, собиравшегося у Амара, потребность в создании конспиративного центра была настолько ощутима, что по всему Парижу раскинулась сеть аналогичных организаций. Все они были недолговечны. Надзор полиции и привлекавшая все силы демократов деятельность Пантеона вскоре положили конец этим собраниям. Но они уже заложили основы организационной структуры заговора, и в этом отношении кратковременное их существование не осталось совершенно бесследным.

В первых числах жерминаля, или иначе — в конце марта 1 796 г. — Бабёф и его друзья Сильвен Марешаль, Феликс Лепеллетье и Антонелль постановили образовать тайную «Директорию общественного спасения». Между первыми тремя из них уже давно заключен был самый тесный союз. Они совместно обсуждали темы и характер своих политических сочинений. Теперь они решили приступить к действию. Тайная директория вскоре пополнилась тремя новыми членами, а именно — в ее состав вошли Дартэ, Буонарроти и Дебон. Она окончательно сконструировалась 10 жерминаля (30 марта 1796 года). Ее собрания происходили у Клерка, у Рейса или у Лекера, единомышленников Бабёфа.

Повстанческий центр был создан. Аппарат Директории принял следующие формы. Директория имела при себе секретаря для ведения дел. Двенадцать агентов были уполномочены руководить агитацией и работой в двенадцати районах, на которые был разбит Париж. Их имена были: Морель, Бодеман, Моннесье, Буэн, Гильом, Фике, Пари, Казен, Дере, Пьеррон, Бодсон и Моруа. Кроме того, для координации работы агентов была создана должность главного агента, которую поручили слесарю Дидье. К этим районным агентам Директория впоследствии добавила специальных военных агентов. Их было всего пять: Фион — для работы среди инвалидов, Жермен — в полицейском легионе, Массен — в отрядах, расквартированных во Франсиаде, Ваннек — в войсках вообще и, наконец, Жорж Гризель— в Гренельском лагере. Выбор агентов был, по словам Буонарроти, произведен со всевозможной тщательностью после подробной проверки мотивов, приведенных каждым из лиц, выставлявших кандидатуру. Директория выработала также устав и инструкцию для агентов. Согласно устава, личный состав Директории должен был оставаться тайной для всех без исключения членов организации.

В тесной фаланге друзей и единомышленников Бабёфа больше других выделялся Буонарроти. Итальянец по национальности, революционный деятель, вынужденный покинуть свою родину Тоскану, — Буонарроти с жаром примкнул к великой революции, работал на Корсике, в Сардинии, на юге Франции, повсюду проявил себя как человек кипучей, неукротимой энергии и превосходный администратор. После 9 термидора Буонарроти был арестован по обвинению в терроризме, переведен в Париж и заключен в тюрьму Плесси. Из тюрьмы он вышел ревностным сторонником идей Бабёфа: среди бабувистов он был, пожалуй, самой яркой фигурой. Кроме него следует особо выделить Дартэ. Дартэ, юрист по образованию, провел большую часть революции в провинции, занимал ответственные посты общественного прокурора при революционных трибуналах Арраса и Камбрэ и пал одной из первых жертв термидорианской реакции, которая сняла его со всех постов и бросила в тюрьму. Это был человек, по отзыву Буонарроти, очень гибкий, постоянно деятельный, не лишенный качеств дипломата, умелый примиритель в спорах и трезвый советчик для людей, слишком способных поддаваться первоначальному порыву. На ряду с этими практиками движения следует особо упомянуть о Сильвене Марешале, авторе «Манифеста равных». Этот человек, в прошлом поэт и журналист, внес несомненно свою лепту в дело разработки теоретических основ бабувизма. Упрямый аскет, он еще в начале революции был одним из немногочисленных сторонников аграрного закона. Он проповедовал «передачу в общественную собственность всего того, что было роздано с таким чудовищным неравенством», и упразднение государства. Он сравнительно давно знал Бабёфа и немало помогал ему в 93 году. Кроме Буонарроти, Дартэ, Марешаля и уже знакомого нам Жермена следует запомнить имена Лепеллетье де Сен-Фаржо, брата известного члена Конвента, павшего в начале 1792 г. жертвой роялистского покушения, Дебона, Дюплэ — племянника квартирохозяина Робеспьера, Друэ, бывшего члена Конвента, сына почтмейстера, арестовавшего Людовика XVI во время его бегства в Варенн и многих других.

Определяя политическое прошлое участников «заговора», как его руководства, так и периферии, мы можем сказать, что видную роль в их составе играли бывшие «бешеные» и эбертисты. Было также довольно много экс-робеспьеристов, вроде Дартэ. Задача бабувистского руководства и сводилась к тому, чтобы в едином сплаве ассимилировать представителей этих зачастую разнородных течений.

Окончательно сформировавшись, Тайная директория приступила к действию. Сильвен Марешаль