Бабёф был освобожден из тюрьмы на основании особого постановления Комитета общей безопасности от 26 вандемьера (18 октября) IV года республики. 4 брюмера (26 октября) общая амнистия, объявленная Конвентом, вернула Бабёфу его новых друзей и единомышленников. 15 брюмера возобновил свой выход в свет, «Народный трибун». Еще раньше, в начале брюмера IV года, — как об этом повествует Буонарроти, — Бабёф, Дартэ, Буонарроти, Жюльен де ла Дром и Фонтенель попытались создать руководящий центр, чтобы вокруг него объединить разрозненных патриотов и потом сообща начать работу на пользу «общего дела».
На этих собраниях царила, однако, полнейшая разноголосица. Одни предлагали объединить всех патриотов наподобие масонской ложи, другие настаивали на немедленном образовании повстанческого комитета. Это расхождение, сопряженное с отсутствием необходимого доверия друг к другу, заставило участников собраний разойтись, не добившись никаких результатов.
Попытка объединения, тем не менее, вскоре возобновились. Основная их трудность заключалась в неоднородности элементов, на которые распадалась формировавшаяся «левая оппозиция». К ней примыкали люди с неодинаковым политическим прошлым, чистые якобинцы робеспьеровского толка, «левые» термидорианцы, захлестнутые волной политической реакции, эбертисты, наконец «бешеные», соратники Жака Ру. Разность политического прошлого накладывала свой отпечаток на их ориентацию в настоящем. Налицо было, в первую очередь, значительнее расхождение между якобинцами старого закала, мелкобуржуазными демократами, с одной стороны, и бабувистами с другой. Первые оставались, конечно, совершенно чуждыми коммунизму и замышлявшемуся общественному переустройству. Между тем они пользовались известным влиянием, известным авторитетом и за пределами мелкой буржуазии, составлявшей их социальную базу, в тесном смысле этого слова. Мы только что констатировали широкое распространение робеспьеристских симпатий и настроений в самых широких слоях парижской бедноты. Вот с этим-то обстоятельством и приходилось считаться Бабёфу в течение всей зимы 1795/1796 г. вплоть до дня трагической неудачи «равных».
Первые неудачные попытки объединения не расхолодили Бабёфа и его друзей. Вскоре имело место новое собрание, на этот раз у Буэна. Среди присутствующих были Дартэ, Жермен, Буонарроти, Массар, Фонтенель, Филипп, Жюльен де ла Дром, Бертран, Шапель, Лакомб, Буэн, Ферю, Треншар, Бодсон, Кулаиж и два неизвестных, скрытых в книге Буонарроти под нерасшифрованными анаграммами. «Это свидание, пишет Буонарроти, — было очень трогательным: в сердца проникла надежда, почти угасшая от стольких несчастий; здесь была дана клятва оставаться в единении и способствовать торжеству равенства».
Практическим выводом из бесед, происходивших во время этого заседания, было решение собраться в помещении заброшенного сада при монастыре святой Женевьевы.
Участники этого второго собрания пришли к тому выводу, что «первой обязанностью является проверка идей, распространенных среди патриотов, возвращение им доверия народа и восстановление в этом последнем сознания своей силы и своих прав». Непосредственное выступление против Директории признано было несвоевременным. Необходимая пропагандистская работа должна была получить организующий центр в виде общества, местопребыванием которого был избран монастырь св. Женевьевы. Самый монастырь находился недалеко от Пантеона. Поэтому-то вновь возникшая организация получила название «общества Пантеона».
Директория вначале заняла выжидательную позицию и аннулировала мероприятия своего министра внутренних дел Бенезеша, пытавшегося убить общество в зародыше, выселив его из монастырского помещения. В свою очередь пантеоновцы на первых порах избегали обострять свои отношения с правительством. В регламенте «Объединения друзей республики» цель его была обрисована в следующих выражениях: «удовлетворять потребности во взаимном сближении и просвещении граждан, распространять писания, способные служить противоядием против яда аристократической агитации и противовесом темным проискам роялистов и общественных пиявок». Деятельность его сводилась к чтению вслух и обсуждению газетных статей и корреспонденций по вопросам общей политики и законодательства. Подчиняясь законам, общество вместо постоянного президиума избирало каждые 15 дней оратора и вице- оратора, уполномоченных следить за порядком и читать вслух газеты и журналы. Выработка порядка для каждого заседания поручалась особой пятичленной комиссии переменного состава.
«Легко было убедиться, — пишет Буонарроти, — в неоднородности общества. «Равные» выделялись в нем своим рвением в деле просвещения народа и пропаганды догматов равенства, в то время как патриоты 89 года стремились влиять на правительство в своих собственных интересах. Преобладание то одной, то другой партии заставляло общество выносить противоречивые решения».
В истории Пантеоновского общества можно легко проследить три периода. Первый охватывает весь фример. В течение этого месяца большинство пантеоновцев явно благоволило Директории. Под свежим впечатлением вандемьерских дней правящие круги склонны были к заигрыванию с кругами левой оппозиции. Перед своим роспуском Конвент 3 брюмера издал, как известно, декрет, запретивший родственникам эмигрантов и не присяжных священников занятие каких бы то ни было общественных должностей. С другой стороны, Директория пыталась привлечь на свою сторону целый ряд оппозиционных деятелей и журналистов всякими подачками и субсидиями. Среди членов общества Пантеона нашлись и такие, которые склонны были пойти на компромисс с властями ценой приобретения какого-либо теплого местечка или просто денежной субсидии. Давление этой части мелкой буржуазии, склонной поддаться на правительственную коррупцию, давало себя знать, как указывает Буонарроти, и в политической работе общества.
Воззвание, принятое обществом, в самом начале его деятельности и носящее название «Правда, высказанная народу патриотами 89 года — 17 июля, 10 августа и 13 вандемьера», начинается с решительного осуждения термидоровского переворота. Результаты термидора были плачевны, потому что он был делом порока, раскола, ненависти, честолюбия и мести; он пошел на пользу только роялистам. Значительная часть обращения посвящена характеристике термидорианской реакции.
«В течение первых двух лет республики права народа были уважаемы, его враги подавлены, торговля и ремесла пользовались должным поощрением, арсеналы были наполнены, флоты хорошо снаряжены, флаги их развевались по всем морям, четырнадцать армий повсюду были победоносны, Вандея была разбита… курс ассигнаций поддерживался на должной высоте, жадность фермеров и спекулянтов была ограничена в своем проявлении, рынки достаточно снабжены, так что наконец изобилие становилось вознаграждением за понесенные народом жертвы». На смену всему этому термидорианская реакция принесла разгром, разнузданный ажиотаж и белый террор: «Народ, ты видел, как 30 миллиардов ассигнаций были поглощены в течение десяти месяцев, как собственники-богачи, крупные торговцы, спекулянты делили между собой твое добро и пили твою кровь каплю за каплей. Ты видел голод посреди изобилия, предельную нищету рядом с самой бесстыдной роскошью». Воззвание напоминает народу роковые дни жерминаля и прериаля: «Доблестные обитатели предместий, вы, помните, как за вами гнались и охотились банды золотой молодежи… как вас осаждали в ваших домах, обезоруживали, бросали в тюрьмы». Что касается памятных дней 12, 13 и 14 вандемьера, то они хотя и спасли республику, но результаты их не могут быть признаны решающими. Все дальнейшее зависит от тех, кому доверено руководство правительством, от республиканцев, которым может удаться многое, если они приобретут доверие патриотов, ударят по роялистам, эмигрантам, неприсяжным священникам, если они примут меры к снабжению рынков, к понижению цен на предметы питания.
Таким образом воззвание оставляет открытой возможность поддержки Директории, при условии проведения ею определенной политической линии. Ту же роль играло постановление общества о недопущении в его среду бывших членов Конвента (исключение было сделано лишь для Друэ). Появление в его составе амнистированных якобинцев могло бы навлечь на него правительственные репрессии.
Растущий экономический кризис, явное нежелание Директории положить конец ажиотажу и падению ассигнаций, затем общая двусмысленность ее политики заставляли мелкую буржуазию качнуться влево. Иллюзии, добросовестно питавшиеся частью пантеоновцев, постепенно рассеивались. Ораторы в течение нивоза стали нападать на отдельных министров, все еще опасаясь задеть самую Директорию. В первых числах нивоза предложение присягнуть на верность конституции III года было отвергнуто значительным большинством голосов. С другой стороны в середине нивоза общество узнало о нескольких мероприятиях Директории, бивших по роялистам и их союзникам справа. Так например, Директория запретила
