угрызения совести — я бы мог поддержать его, сказать, что мы ему сочувствуем, что он не одинок, что никто из достойных людей не верит гнусным обвинениям... Я даже собирался это сделать - накануне он ехал мимо в своих «Жигулях» - я, сделал знак, чтобы поговорить. Он затормозил... и, вдруг, махнул рукой и поехал дальше. А еще днем раньше я увидел его в буфете, окруженного молодыми сотрудницами — они приглашали его пить чай. «Нет, — сказал он, светски улыбаясь. — что-то не хочется»... Потом было установлено, что он не ел не менее недели — он был не в состоянии... Были похороны. Напряженные речи. Иваницкий в мрачном состоянии «общался с прокуратурой». Прокуратура и КГБ заменяли претензии к ним на свои, встречные претензии к Иваницкому, на обвинения в незаконном использовании недоработанного препарата... 26 декабря 1985 г. был собран Ученый совет института. Это заседание было запланировано раньше для подведения итогов 5-летней научной работы. Теперь в повестку было включено обсуждение трагических событий. Переполненный, подавленно молчащий конференц-зал института. Г. Р. сделал краткое вводное сообщение. Зал молчал. Г. Р. спросил, кто хочет выступить. Зал молчал. До начала заседания я ему сказал, что буду выступать. Вот фрагменты из моей речи: «Уважаемые товарищи! Мы слушали на протяжении последних двух месяцев дважды проблему, разрабатываемую Феликсом Федоровичем. Теперь при ужасных обстоятельствах материалы этих двух Ученых советов имеют чрезвычайное значение. Дело в том, что на протяжении нескольких месяцев отовсюду распространялось мнение о научной несостоятельности этого направления, о том, что на самом деле там нет ничего, что это — фальсификация. Два Ученых совета детально рассмотрели все обстоятельства научные и прикладные. Если б знать, чем дело кончится, можно было бы и тогда собрать всех и сказать, как и что. Но и сейчас продолжается фальсификация того дела, за которое отдал свою жизнь Феликс Федорович. Поэтому я хочу кратко представить вам кратко то, что я понял о научном смысле, сначала. В чем дело? Там, в обсуждениях были удивительные слова, смысл которых: „Ну, что вы! Японцы и американцы отказались, а вы туда же!'. Я рассмотрел это и могу сказать, почему нам, в институте Биофизики, в нашей стране, удалось то, что не удалось там. Главный научный смысл состоит в том, что направление работ было различным. В работах японских и американских авторов основное направление - разработка такого препарата, который с максимальной скоростью выводится.из организма. Всякому физ-химику понятно, что если вы делаете эмульсию так, чтобы она быстрее выводилась из организма, она будет коагулировать, расслаиваться. Это то, что постигло японские и американские препараты. У них крупные частицы, микроны, они не держатся, расслаиваются, не выносят замораживания. ...То, что сделано Белоярцевым и его коллективом состоит в том, что они сделали эмульсию настолько мелкую, что ее частицы калиброванные порядка нескольких сотых микрон. Он нам показывал это. Только смотрели мы недостаточно внимательно. Гистограммы с пиком размера частиц от 0.08 до 0,12 микрона! И это оказалось самым важным. У нас в стране великие химики, не уступающие никому в мире. Это они создали материалы, из которых оказалось возможным приготовление очень простых смесей с такими качествами. Как только сделаны такие эмульсии - смотрите, что получилось: эритроциты размером 7,5 на 2,5 микрон. Они не проходят через сжатые капилляры и даже через склеротизированные мелкие сосуды. Поэтому вся почти патология в медицине в основном связана с недостаточностью снабжения кислородом пораженной ткани... Главный результат в том, что кислород с мелкими частицами эмульсии проходит всюду. И получается волшебный эффект — я не знаю здесь другого слова - об этом говорили на Ученом совете в ноябре. Я говорю об этом как бывший (теперь уже давно...) доцент Центрального Института Усовершенствования врачей. ...Там в ноябре на Ученом совете, рассказывали потрясающие вещи...» (далее я кратко рассказал об эффектах введения перфторана при черепно-мозговых травмах, операциях на «сухом» сердце, пересадках почек, в военно-полевой хирургии в Афганистане - о чем подробно сказано в тексте выше). «...Истинным критерием жизнеспособности страны в экстремальных ситуациях является наличие такого препарата. Поэтому по масштабам этого результата не бьыо в Академии наук такого вклада в то, что называется мощь страны. Я это говорю потому, что по Пущино распространена ложь и эта ложь шла и идет от официальных лиц и от лиц неофициальных. И, по- видимому, именно то, что это крупнейший вклад и вызвало реакции кончившиеся так ужасно. Если бы занимались делами обычными, потихоньку что-нибудь делали ...наверное, все было бы хорошо. Слишком остро и масштабно был поставлен вопрос. Когда делаются тяжелые, при непробиваемых трудностях, работы — есть два понятия: 1) путь, траектория по которой вы бьетесь и 2) результаты. Все, что было за эти месяцы - это наступление на траекторию, на направление исследований, на движение мысли. Полученный результат на самом деле завершенный. Возможно, впервые в Академии наук результат такого масштаба доведен до завода, до производства. А теперь мы остановились. По масштабам эта работа... - я пытался сформулировать это последние дни — представьте себе авиаконструктора. Позволили бы мы, т. е. страна, конструктору такого масштаба так погибнуть...? Нет! Мы бы охраняли его, у него был бы личный врач, и не было бы того безобразия, того возмутительного климата, который привел к гибели Белоярцева. И это совершено людьми, которые обязаны охранять интересы государства. Поэтому я думаю, что такого рода вещи являются преступлениями против государства. Так их оставлять нельзя. Я взял на себя сказать это, чтобы это было записано, и чтоб такого безобразия больше не было. Чтобы мы не допускали вредительства против государства. И это в наших силах. Кажется, мы не можем - а мы можем!» Зал интенсивно аплодировал мне...

* * *

Белоярцев был «незапланированной» жертвой. Его смерть спутала карты «охотников». Запланирован был Иваницкий. Травля сосредоточилась на нем. В этой травле объединились партийные и академические силы. «Система» двигалась к развалу. Это было почти неощутимо. Кто ощущает, что впереди катастрофа? Все как обычно. Проводник разносит по купе чай. Иные пассажиры спят. Иные рассказывают случаи из жизни. Впереди должна быть большая станция. Там можно будет выйти на перрон и купить местные и центральные газеты. Вагон, правда, стало как будто сильнее трясти. Звенят ложечки в стаканах... Если бы пассажиры могли видеть лицо машиниста. Он почти в обмороке. Система управления не действует. Мелькают столбы и грохочут стрелки... Нет, не надо пугаться, все (почти) останутся живы. Распадется только эта система. Но еще долго будут существовать отдельные ее звенья. Советская наука была приспособлена к системе советской власти. Сложившаяся за 70 лет иерархия научных деятелей надолго переживет советскую власть. Академики, выбираемые по разнарядке и согласованию с ЦК КПСС. Беспрекословное подчинение «указаниям». Многозначительно поднятый вверх палец и «возведенные горе очи „академика-секретаря'» Н. М.Сисакяна: «Наверху нами недовольны!» Кого выбирали в академики! Быть академиком вместе с «академиком» Т. Д. Лысенко- Послушание — более мягкое слово — лояльность... «Свободомыслие» в очень узком кругу. И то, как бы не сообщили... Надо ли удивляться отсутствию принципиальных научных достижений подавляющего большинства советских академиков? Где их имена? Где их посмертная слава? Чуть лучше у физиков. До войны их истребляли, как и представителей других наук (см. главу «Н. А. Козырев»). В конце войны стало ясно, что без физиков не будет атомной бомбы. Их оставили в «покое» — в секретных исследовательских институтах. Так что, в итоге, ущерб физике был меньше. «Всего только» расстреляли гениального (по отзывам современников) М. П. Бронштейна. Убили Л. В. Шубникова, Б. В. Нумерова, Б. П. Герасимовича, А. А. Витта, продержали многие годы в концлагере на грани смерти Н. А Козырева и Ю. Б. Румера. В тюрьме писал И. В. Обреимов свой труд - и его (гуманисты!) отпустили. В тюрьме провел лучшие годы Л. А. Туммерман. В ГУЛАГе на строительстве колымской трассы работали С. П. Королев и А Н. Туполев, пока их не перевели в шарашку. Только около года продержали в тюрьме неистового Ландау и меньше месяца В. А. Фока - их спас бесстрашный П. Л. Капица. Но и самого Капицу отстранили от руководства созданного им Института физических проблем и он много лет ставил опыты в гараже на даче. А кончилась советская власть многолетней «горьковской ссылкой» А. Д. Сахарова. Многие сотни потенциальных источников силы и славы Отечества — физиков, математиков, как и биологов, химиков были в тюрьмах и лагерях. Об этом не раз говорится в этих очерках. «И если, несмотря на все это» советская физика соответствовала и иногда опережала мировой уровень — это результат необычайной талантливости и жизнестойкости российской народа и того, что физика и математика — основа военной мощи. Пока нужно было создавать атомную и водородную бомбы, можно было терпеть Харитона, Зельдовича, Сахарова (это все трижды!!! Герои Социалистического Труда), Тамма, Пшзбурга, Ландау. Биологи и врачи не имели такой защиты. Над биологами был Лысенко и «Павловское учение». Врачи были привычной жертвой показательных процессов. Академики — биологи и врачи в послевоенное время не сделали ни одного (!) выдающегося открытия. Ни одной претензии на Нобелевскую премию. Можно ли их упрекать? После арестов и пыток Н. И. Вавилова, В. В. Парина, Б. А. Шимелиовича, Я. О. Парнаса, А. Л. Чижевсого, В. П. Эфроимсона, Б. Н. Вепринцева, ареста и гибели сотен других выдающихся деятелей науки,