военного хирурга и анестезиолога Виктора Васильевича Мороза. Он взял большой запас перфторана с собой в Афганистан. Там наш «ограниченный контингент» увяз в бессмысленной и преступной войне. В страшной для жителей Севера жаре, в горах и на равнинах шла кровавая бойня. Электричества нет. Рефрижераторы не работают. Донорскую кровь хранить негде. В. В. Мороз, с согласия Белоярцева, вез препарат не в стеклянных, а в пластмассовых, как для донорской крови, ампулах - если пришлось бы сбрасывать с парашютом, чтоб не разбились. Дикие травмы подорвавшихся в бронетранспортере на мине молодых солдат. Оторванные ноги. Окровавленные тела (хирурги любят показывать цветные слайды...). Введение перфторана спасло многих из них. Он был не только как кровезаменитель, но и как эффективное средство против «жировой эмболии» — внезапной закупорки крупных кровеносных сосудов капельками жира попадающих туда из костного мозга. Жировая эмболия — наиболее частая причина смерти при ранениях на войне. То, что перфторан «пробивает», предупреждает заторы в кровообращении докладчик считал самым важным достоинством препарата. Было еще много и другого. Выступали сотрудники Центрального института гематологии с сомнениями в эффективности препарата, ввиду его малой кислородной емкости (в докладах же речь шла не о механизмах а о феноменах, а механизм, обеспечивающий нормализацию кровообращения за счет малости размеров части эмульсии даже при относительно низкой кислородной емкости, им был неизвестен). Никто ничего не говорил об опытах на детях и массовой гибели солдат в Афганистане после введения препарата. Все это оказалось грубой ложью. А тем временем сотрудники КГБ продолжали истязать Белоярцева. Иваницкий сделал важный шаг — поехал в Москву, в КГБ, на площадь Дзержинского (на Лубянку). Обратился к начальнику КГБ Московской области. Начальник пообещал прекратить преследования Белоярцева. Когда Иваницкий вернулся в Пущино, к нему пришли сотрудники КГБ и сказали, что прекращают преследования Белоярцева. Однако в тот же день они передали свои «материалы» о злоупотреблениях в лаборатории Белоярцева в Серпуховскую прокуратуру. Прокуратура начала «дело» в основном по присвоению Ф. Ф. Белоярцевым денег и неправильному расходу спирта в лаборатории. Белоярцев был оскорблен и подавлен. Он сидел на Ученом совете 28 ноября где-то в верхнем ряду и молчал. Он не принимал участия в его же триумфе, следовавшем из представленных докладов.

Сотрудники лаборатории, ранее писавшие письма в КГБ, теперь охотно сообщали свои претензии серпуховским следователям. Затравленный Белоярцев еще 14 ноября написал письмо Иваницкому: ...На протяжении последних шести месяцев сотрудники Серпуховского отделения госбезопасности буквально третируют работников лаборатории, дискредитируя в глазах коллег как поставленные перед лабораторией научные задачи, так и руководителя лаборатории и института. ...Деятельность Серпуховского КГБ буквально парализовала работу лаборатории и вызвала в Пущино самые невероятные скандальные слухи... Начиная с сентября с. г. сотрудники моей лаборатории время от времени вызываются в органы КГБ... Беседы длятся по нескольку часов. Эти обстоятельства, а также тон бесед, в ходе которых выдвигаются некомпетентные, но страшные обвинения в проведении опытов на людях (!!!), держат моих сотрудников в состоянии страха и паники!.. У Г. А.Азизова изъяли и до сих пор не вернули рабочие журналы, а первую беседу начали с того, что обвинили молодого врача... в проведении опытов на людях! Г. А. Азизову было также сказано, что тему по искусственной крови он будет продолжать, но «...руководителя этой работы уберут»... 12 ноября сотрудник Серпуховского КГБ С. Б. Гюльазизов, потребовал (!), чтобы он (Маевский) принес ему рабочие журналы лаборатории медицинской биофизики. ...На просьбу Е. И. Маевского дать расписку за изъятые журналы, Гюльазизов ответил отказом... Вызывает удивление, что сотрудник КГБ С. Б. Гюльазизов и его коллега не брезгует даже клеветой для выполнения своей миссии. Мне непонятно, на каком основании Серпуховский КГБ может прибегать к подобным методам «проверки» научных исследований! Даже если и допустить, что сотрудники Серпуховского КГБ считают себя более компетентными, чем комиссия Минздрава... какие правовые нормы дают основания тов. Угарову, Гюльазизову, другим сотрудникам КГБ г.Серпухова и бывшему сотруднику КГБ В. В. Ледневу дискредитировать меня, моих сотрудников и нашу работу... В этих условиях я вынужден приостановить работу и просить Вашей помощи. Руководитель лаборатории медицинской биофизики 14.11.85 профессор Белоярцев Ф. Ф., Серпуховская прокуратура потребовала от Иваницкого, чтобы он «на время проведения следствия» отстранил Белоярцева от заведования лабораторией. И ... он сделал это! Иваницкий понимал, что действительной мишенью инстанций и органов является именно он, а Белоярцев попал под удар из-за него. Он хорошо помнил яростный крик Ю. А. — «Я тебя посажу!». Болезнь сделала Ю. А. особенно нетерпимым. А тут директор Пущинского центра, его недавний друг Генрих Иваницкий не только имеет собственные мнения по ряду вопросов, но еще и резко возражает против распоряжений вице-президента. Для Ю. А. такое поведение было непривычно. Угроза «посажу!» была вполне реальна. Сфабриковать «дело» ничего не стоило. Высокие посты, лауреатство — Государственная и Ленинская премии Иваницкого - только разжигали охотничьи страсти «органов» - тем эффектней «разоблачения». У них был опыт «дел врачей»...

И все же отстранение Белоярцева было проявлением слабости, не должен был Иваницкий подчиняться этим незаконным требованиям. Понял он это только после смерти Белоярцева. Ученый совет 28 ноября вызвал у меня чувство успокоения. Достижения были столь очевидны и значительны, что множество второстепенных вопросов можно было отложить на последующее изучение. Препарат предназначался для применения в экстремальных ситуациях, -когда вопрос идет о жизни и смерти. Отдаленные последствия в таких случаях менее существенны. И, тем не менее, вопрос об этих последствиях выяснялся. Около двух лет исследовали в киевском Институте онкологии им. Кавецкого возможную канцерогенность препарата. Ее не оказалось. Нужно было продолжать работу по многим другим направлениям. Я не пишу здесь обзор работ по перфторуглеродам в мировой литературе. Нет у меня возможности детально анализировать все качества различных перфторпрепаратов бывших в то время у нас и в других странах. Меня интересует здесь лишь нравственная ситуация в научном сообществе в последние годы существования СССР. Чрезвычайная подчиненность науки партийному руководству и госбезопасности. Полная (или почти полная) готовность академических кругов принять эту подчиненность. С особой силой все это проявилось после гибели Белоярцева. 17 декабря 1985 г. следователи Серпуховской прокуратуры после четырех обысков в Пущино решили провести обыск на даче Белоярцева — далеко на Севере от Москвы. Из Пущино (Юг Московской области) нужно было проехать около 200 км на Север. Белоярцев попросил разрешения ехать в своей машине. За ним в микроавтобусе двигались следователи. Они ехали с целью найти на даче запасы спирта, который Белоярцев, по доносу, использовал в качестве платы за ремонт дачи. Подозрение было оскорбительно и глупо одновременно. Никакого ремонта давно не посещаемой дачи Белоярцев не производил - ему было не до того. Использовать спирт для оплаты личных потребностей профессору не могло придти в голову. Следователи ничего не нашли. Белоярцев спросил, может ли он остаться на даче. Они не возражали. Утром сторож нашел мертвого Феликса Федоровича. Через некоторое время на имя Бориса Федоровича Третьяка пришло письмо, отправленное Ф. Ф. Белоярцевым накануне самоубийства: Дорогой Борис Федорович! Я не могу жить больше в атмосфере этой клеветы и предательства некоторых сотрудников. Побеспокойтесь о Нине и Аркаше. Пусть Г. Р. поможет Аркадию в жизни. Если можно, то все мои путинские вещи и мебель отдайте Нине. Это мое завещание. Ваш Ф. Ф. Борис Федорович Третьяк — заместитель Иваницкого по административно-хозяйственной работе. Нина - жена. Аркадий - сын. Почему Ф. Ф. обратился с последним письмом именно к Борису Федоровичу? Я думаю, в силу нравственных достоинств Б. Ф. О нем еще будет речь дальше.

После гибели Ф.Ф.Белоярцева Г. Р. был потрясен гибелью Белоярцева. В день похорон он подал Генеральному Прокурору СССР протест «О доведении до самоубийства профессора Белоярцева... ». Он не знал, что это очень сильная формулировка для прокуратуры и что она сделает все, чтобы дискредитировать это заявление. Сразу же после известия о смерти Белоярцева в Пущино приехали некий партдеятель и женщина — следователь Серпуховской прокуратуры и на «партхоз активе» объявили, что Белоярцев покончил с собой «под тяжестью улик». Это было отвратительно. А, в самом деле, почему он не выдержал? Меня занимает этот вопрос. Я думаю, Ф. Ф. был незакален. Его жизнь была слишком счастливой и удачливой. Он привык к восхищению окружающих. Ему были омерзительны повадки КГБ и прокуратуры. И не было среди нас никого, кто бы оказал ему моральную поддержку. Он ужаснулся возможности ареста и невозможности защитить свое имя. И не выдержал. Смерть Белоярцева вызвала общий шок. Меня изводили