того, кто сказал, что отстаивать права животных и защищать права людей — это два противоречащих друг другу вида деятельности? Многие зооактивисты участвуют в социальной и политической жизни, добиваясь справедливости, поэтому рассматривать права животных как нечто оторванное от остальной реальности — это элементарная ограниченность.

Принимая во внимание все вышесказанное, можно заключить, что спесишизм — это то, как мы относимся к животным, помещенным в нашу культуру; это ментальные рамки, которые мы соорудили, чтобы делать с животным все, что вздумается. В ситуации, когда этот сдвиг в сознании дополняется нынешней экономической системой, результаты оказываются катастрофическими для животных, для окружающей среды и для нашего здоровья. Но при этом, если задуматься, ты столько раз слышал, что капитализм — это очень клевая штука. Если ты рос в годы правления Рейгана, как мы, то должен помнить тот страх ядерной угрозы, исходящей от «мерзких коммуняк», и идею свободной торговли по американской модели как панацеи от всех мировых бед.

Эти промывания мозгов привели к твердой уверенности общества в том, что свободная торговля освобождает умы и приносит демократию (только почему в таких разговорах все забывают про Китай, который представляет собой огромный свободный рынок?). Государственное регулирование в этом контексте рассматривается как очень плохая вещь. Дополненные свойственной капитализму ненасытностью в том, что касается прибыли, ослабление контроля и государственного вмешательства в бизнес привело к тому, что во многих сферах экономические интересы подрывают все остальное: здоровье, окружающую среду и, черт возьми, права. И хотя нынешняя экономическая система в состоянии предоставить некоторым из нас достойный уровень жизни, вопрос заключается лишь в том, кто выстраивал эту систему за нашими спинами?

При капитализме мы можем питаться так, как в прошлом имела возможность лишь аристократия. Если ты живешь в западной стране, ты в состоянии позволить себе мясо, яйца и молочные продукты во время каждого приема пищи ежедневно. Для тех, кто так и питается, эта схема просто охренительна. Но для людей и животных, которых эксплуатируют, чтобы накрыть для нас этот великолепный банкет, жизнь предстает далеко не в розовом цвете. Именно в этом месте и пересекается то, как одни шикуют, и то, как других наебывают, и именно здесь начинается обсуждение экономической системы, которая доводит страдания животных до предела.

Если задуматься о нашей пище, то выяснится, что мы крайне редко или, скорее, никогда не видим производителей и процесс изготовления товаров, которые покупаем. Вместо этого мы приходим в магазин, выкатываем на кассе котлетину кэша и уходим с пакетами «неебово пиздатого добра» (это такой экономический термин). И хотя мы делаем покупки едва ли не каждый день, мы не осознаем, как много остается за кулисами этой элементарной процедуры. Мы не знаем изготовителя в лицо, мы понятия не имеем, что за условия труда на его предприятиях, и не представляем, какие ресурсы были затрачены на производство. В известном смысле товары появляются на полках магазинов, как по волшебству. Именно такое положение вещей выгодно тем, кто сгребает наши денежки.

Зачем заморачиваться мыслью о том, что кого-то эксплуатируют ради того, чтобы сделать для тебя стейк, если можно просто купить этот стейк, отправиться домой, слопать его и уснуть в блаженном неведении? Ведь если бы ты знал кровавую предысторию изготовления этого изумительного ломтя мертвой плоти, разве ты покупал бы столько стейков на радость владельцам скотобоен?

Будучи потребителями, мы отстранены от изготовителей и производственного процесса. Карл Маркс называл этот феномен товарным фетишизмом. Он не имел в виду, что мы тащимся и кончаем от тех или иных продуктов. Он имел в виду, что мы рассматриваем покупки как вещи-в-себе, абстрагируясь от затрат труда и других факторов, включенных в процесс производства.

Отталкиваясь от этой базовой динамики капитализма, любой из нас может совершенно безнаказанно приобретать что угодно: стейки, шмотки, айподы. Вдобавок те, кто инвестирует средства в продукцию, заинтересованы в том, чтобы получить как можно больше барышей. Если сложить все эти обстоятельства и прибавить наше полное безразличие к тому, откуда берется ширпотреб, который мы покупаем, получится бескрайнее поле для вполне себе блядского бизнеса. Корпорации основывают производство на самых низких из возможных зарплатах, информационно-справочные службы работают на аутсорсинге, а подавляющее большинство товаров производится в Китае.

Когда мы проецируем все эти реалии на промышленное животноводство, вырисовывается ужасающая картина. Превращать жизнь животных в ад изо дня в день помогают три вещи.

Во-первых, спесишизм позволяет не только употреблять в пищу всех «низших» существ, но и делать с ними все, что только ни придет на ум. Во-вторых, желание достичь максимальной прибыли на практике означает, что животные расцениваются как «экономические единицы» и их «потенциальная прибыльность» доводится до абсурда, что, как правило, предполагает крайне жестокое обращение. И в- третьих, нам начхать, откуда берутся продукты, которые мы покупаем, что позволяет делать с животными на фермах абсолютно все — без каких-либо вопросов со стороны потребителей — в погоне за высочайшими доходами.

Когда взвешиваешь все эти факты, принимая во внимание неуклонно уменьшающийся контроль со стороны государства, с легкостью представляешь себе, каким образом промышленное животноводство стало в нынешней Америке пятой властью.

Если взять любую детскую книгу, рано или поздно можно сделать любопытное наблюдение: все они неизменно описывают жизнь животных на ферме, как прелестную сказку с мирной возней на залитых солнцем пастбищах. И каким-то образом большинству из нас удается не проникать за границы того, что описывается в этих побасенках, когда речь заходит о выращивании скота.

Простое правило, вызубренное Бобом в колледже, гласит: если хочешь быть успешным в бизнесе, ты должен быть большим. Если планируешь поднять бабло, у тебя должно быть не 100 и не 200 коров, а тысячи! По той же причине, так как границы прибыли очень эфемерны, тебе необходимо выращивать скот в максимально дешевых условиях, и часть этого процесса зиждется на «рационализации» каждого крошечного аспекта жизни животных, начиная рождением и заканчивая бойней (и даже в том, что касается всего последующего пути).

Для коров эта экономическая установка обозначила перемещение с пастбищ в тесные загоны, где они, грубо говоря, не могут пошевелить ни одним мускулом на теле. Кроме того, животных постоянно пичкают антибиотиками от заразы, риск развития которой в условиях подобного концлагеря чудовищно велик. Для кур, как мы уже писали, не существует никакой игры в грязи — вместо этого они, как правило, проводят всю свою жизнь в клетке на шесть душ без возможности расправить крылья.

Сегодняшние сельскохозяйственные методы, практикуемые самыми крупными и успешными компаниями, разительно отличаются от аграрной индустрии пятидесятилетней давности, которая хоть как- то напоминала то, о чем пишут в детских книжках. И пускай тогда животных тоже отправляли на бойню, качество их жизни было несравнимо выше. Сегодня они почти не видят пастбища, почти не дышат свежим воздухом и практически не наслаждаются свободой движения.

Сельскохозяйственная модель, рассматривающая животное как «финансовое вложение», представляет собой шедевр для человека, получающего профессию агрария — такого, как Боб. И хотя в эту книгу невозможно включить полное описание всех процессов промышленного скотоводства, мы дадим краткий обзор некоторых направлений деятельности, сгруппированных по видам животных и товарам, которые можно получать путем их эксплуатации, чтобы дать пищу для размышлений о происходящем на фермах. Если понадобятся подробности, рекомендуем ознакомиться с книгами Эрика Маркуса[26] «Мясной рынок» и Тома Ригана «Пустые клетки». Оба этих текста содержат более чудовищные детали, чем те, которые хватит места описать здесь. В особенности интересен труд Маркуса, который освещает едва ли не все стороны промышленного скотоводства, исследует зло, неотделимое от производства продуктов животного происхождения, и дает ответ на вопрос о том, что мы