— Нет уж, меня увольте! — отрезал Такано и повернулся на другой бок, показывая, что разговор окончен.
Ёсимуре ничего не оставалось, как тоже лечь в постель. Он был огорчен; не смог он толком объяснить Такано, что хотел сказать Кубо. Но он не сумел сделать этого еще и потому, что проблема, выдвинутая Татибаной, так и не стала предметом обсуждения на собрании и Ёсимура не услышал возражений Кубо. Председатель заседания Нэгиси заявил, что хотел бы вести занятие по намеченному плану, а не возвращаться снова к вопросу, который обсуждали уже много раз. Судя по всему, те же самые мысли по поводу оценки войны в записках Кубо возникли не у одного Татибаны, и все это уже обсуждалось в Обществе новой жизни. К тому же этот вопрос в конце концов непременно выливался в какие-то общие проблемы, например: «Что такое развитие государства?», «Что такое государство, демократия, милитаризм?» и прочее. И было решено рассмотреть их по порядку. Два предыдущих собрания, на которых присутствовал Ёсимура, были посвящены уставной дисциплине в японской армии, которая в конечном счете держалась на солдатах второго года службы — натерпевшись мучений за год пребывания в армии, они все свое недовольство переносили затем на новобранцев. Однако даже солдаты первого года службы считали себя стоящими выше, чем так называемые «шпаки». Сегодня на занятиях как раз и обсуждали это странное понятие «шпаки», которое утвердилось почему-то за всеми людьми, бывшими вне армии.
Ёсимура сидел в стороне и не без интереса прислушивался к разговору.
— Господин командир подразделения! Вон остров С., — прошептал на ухо Ёсимуре ефрейтор Мадзима. — Решайтесь же! А то поздно будет.
И действительно, медлить было больше нельзя. Еще неделя, дней десять — и отправишься к праотцам. Ёсимура нервничал. Нужно поскорее решать. Но он никак не мог отважиться на побег. Почему — непонятно. Ведь на нем красная одежда, значит, он не дезертир, а пленный. Ёсимура колебался — тревога и страх удерживали его.
Вдруг до слуха донесся хриплый свист. «Мина! Ложись!» — хотел было крикнуть Ёсимура и тут вдруг отчетливо услышал резкий возглас: «Воздух!» Бомбежка? Пока он медлил, размышляя, другие уже вскочили со своих скрипучих раскладушек и выбежали из палаток. «Наши! Налет!» — раздавались отовсюду тихие голоса.
Ёсимура тоже поднялся и, ничего не соображая спросонья, выскочил из палатки в белых трусах и майке. В самом деле, что это, стреляют из зениток? Налет японской авиации? Ёсимура ничего не понимал. Но с тех пор как американцы высадились в Торокина, он ни разу не видел ни одного японского бомбардировщика или истребителя… Не слышал он и о том, чтобы японская авиация бомбила расположение войск противника. Так почему же они вдруг прилетели сегодня? «Может быть, наши перешли наконец в контрнаступление? Или по крайней мере ведут подготовку к нему? Постой! Какое сегодня число? Четырнадцатое августа? Может быть, это какая-нибудь дата?»
Из всех палаток выскакивали пленные в одном нижнем белье, они смотрели в темное небо, надеясь увидеть там длинные, перекрещивающиеся лучи прожекторов, но над головой, как всегда, ярко сверкал лишь Южный Крест. Может быть, даже ярче, чем обычно. Не было слышно ни рокота моторов бомбардировщиков, ни взрывов бомб. Почему же тогда стреляют зенитки? И вообще, который теперь час?
— Ага! Да это никак полевая артиллерия, — сказал Ямада, всовывая на ходу руки в рукава рубашки.
— Гм… И минометы бьют!
Ямада и Такано были уже одеты — они, видимо, захватили с собой одежду, когда выскакивали из палатки. Ёсимура, взглянув на себя как бы со стороны, вспомнил, как молниеносно эти двое обычно одевались в части. Он отчетливо ощутил всю необычность происходящего. Как быстро вернулась былая сноровка к этим людям, которых плен вверг в полную апатию!
— Уж не десант ли это? — прошептал Такано. Он внимательно прислушался к стрельбе. Действительно, били не только зенитки, но и полевая артиллерия, и танки, и минометы…
«Неужели и вправду наши? — подумал Ёсимура. — Но у тех частей, что еще остались на острове, для десанта нет сил — это ясно как день. Может, перебросили войска из Рабаула? Гм… Вряд ли у наших сейчас есть такая возможность. Где они, к примеру, возьмут суда?» В это время послышался треск тяжелых и ручных пулеметов, затем автоматная очередь. И вдруг — резкие выстрелы раздались совсем рядом, там, где расположилась лагерная охрана. Стрельба отдалась громким эхом в ночном небе. Видимо, начался жаркий бой.
— Все — в палатки! — крикнул Такано. — Немедленно одеться!
Сомнений не было — это наступали японские части. И они были уже совсем близко. Иначе как же объяснить эти частые выстрелы и очереди из автоматов и пулеметов? Ёсимура, все еще ничего не понимая, двигаясь словно во сне, поспешил укрыться вместе с другими в палатке.
— Что будем делать, господин фельдфебель? — спросил он сухими, дрожащими губами.
— В ворота выйдем, — резко бросил Такано. — В голосе его звучали спокойствие и решительность, которые всегда отличали его в трудную минуту.
Лагерные ворота метра три высотой днем обычно стояли нараспашку, их закрывали только на ночь, да и то, как правило, не запирали. «Если и заперты теперь на замок, их легко можно повалить. Вырвемся из лагеря — первым делом нужно атаковать помещение охраны и захватить оружие, — подумал Ёсимура, — видимо, это и собирается предпринять Такано. Допустим, что это нам удастся и японские части захватят базу. Что же тогда будет с нами? Сочтут ли нас за своих в этих красных одеяниях?»
Раздумывать, однако, было уже некогда. Раз японская армия на подходе, нужно идти ей на подмогу. Ёсимура оделся, дрожа от волнения и страха, — ничего подобного он прежде не испытывал. Ноги совсем не держали его, и он тяжело опустился на раскладушку.
— Странно, однако, — прошептал Ямада, обращаясь к Такано. — Почему же наши не стреляют?
— М-да… Действительно, — задумчиво ответил Такано.
— Не шумите, господа! Пожалуйста, тише, — раздался вдруг громкий голос. — Говорят, это салют. Япония капитулировала, господа. По этому поводу и салют.
Это был Кубо. Он ходил от палатки к палатке и, приставив руки ко рту, громко объявлял эту новость. Ёсимура выбежал из палатки и бросился к Кубо. Такано и Ямада — за ним.
Кубо оказался окруженным толпой пленных.
— Говорят, Япония капитулировала. Только что по радио сообщили. Поэтому и стреляли. А я-то думал: из-за чего такая пальба? Спросил у часового, ну, он мне и сказал, что Япония сложила оружие. Безоговорочная капитуляция.
Тем временем стрельба утихла. Было уже за полночь. Нервное напряжение спало, и Ёсимура валился с ног. Ни о какой капитуляции он не мог сейчас думать.
Такано так и не заснул в эту ночь. Видимо, то же происходило и с Ёсимурой, но Такано не хотелось ни с кем разговаривать, он лежал молча, и иногда — словно он внезапно вспоминал что-то — глаза его наполнялись слезами. Слезы скатывались по щекам и тихо капали на полотно раскладушки. Нет, он не испытывал ни горечи, ни печали. Просто в голове роились разные мысли, и на душе было тяжело.
В капитуляцию он не верил. Несмотря на поражение, в тылу все еще остались довольно значительные силы, остался, наконец, штаб армии. Главные силы Японии на континенте, в общем, пока еще не подвергались серьезным атакам, противника еще не было на Японских островах. Почему же тогда — безоговорочная капитуляция? Поверить в это было невозможно, хотя он собственными ушами слышал салют в честь победы.
Такано, конечно, не мог знать всего.
Десятого августа союзным армиям было передано решение японского правительства — оно соглашалось принять Потсдамскую декларацию при условии, что будут сохранены прерогативы императора в управлении страной.
В это время главнокомандующий Южной группой армии маршал Тэраути послал в ставку главного командования телеграмму следующего содержания:
«В эту решающую для нашей страны осень осмеливаюсь доложить свое мнение. Современная