не решались перетаскивать здесь свои лодки.

Низовцы только тех принимали в свое товарищество, кто прошел пороги в одном челне, но для Ненасытца делалось исключение, так как его скалы никогда не бывали покрыты водой. Только об одном Богуне слепцы пели, что он перебрался и через Ненасытец, но этому никто особенно не доверял.

Перетаскивание лодок заняло почти целый день, и солнце уже начало заходить, когда поручик снова сел в свой челн. Зато остальные пороги путники проехали очень легко, потому что они были покрыты водой, и наконец выплыли на 'тихие низовые воды'.

По дороге Скшетуский заметил на Кучкасовом урочище исполинский курган из белого камня, который князь приказал насыпать в память своего пребывания в этих местах и о. котором рассказывал Скшетускому в Лубнах Богуслав Машкевич. Отсюда было уже недалеко до Сечи, но поручик не хотел въезжать ночью в Чертомелицкий лабиринт и решил переночевать в Хортице.

Ему хотелось также встретить кого-нибудь из запорожцев, который мог бы дать знать в Сечь, что это едет посол, а не кто-либо другой. Однако Хортица казалась пустой, что немало удивило поручика, так как Гродицкий говорил ему, что там всегда стоит казацкий отряд для отражения татар. Скшетуский с несколькими людьми сам отправился на разведку и отошел довольно далеко от берега, но не мог обойти весь остров, длиной более мили; этому помешала также темная, ненастная ночь, и он вернулся к чайкам, которые тем временем были вытащены уже на берег, где путники развели для ночлега огонь в защиту от комаров.

Большая часть ночи прошла спокойно. Казаки и проводники заснули у костров, не спали одни только караульные да Скшетуский, который с отъезда из Кудака страдал бессонницей. Он чувствовал, что его лихорадит. Ему казалось минутами, что слышатся приближающиеся из. глубины острова шаги, то опять какие-то странные звуки, похожие на отдаленное блеянье коз, но он думал, что слух обманывает его.

Вдруг перед самым почти рассветом к нему подошла какая-то темная фигура. Это был один из караульных

— Господин поручик, — торопливо сказал он, — идут!

— Кто такие?

— Должно быть, низовцы; их около сорока.

— Это немного! Разбудить людей и подложить огня!

Казаки вскочили на ноги. Пламя разгоревшегося костра взвилось кверху, осветив чайки и горсть солдат Скшетуского. Караульные тоже сбежались. А неровные шаги приближающимися кучки людей слышались все яснее и яснее и наконец в некотором расстоянии от стоянки Скшетуского замолкли. Какой-то голос грозно спросил:

— Кто на берегу?

— А вы кто? — спросил вахмистр,

— Отвечай, вражий сын, а не то спросим из самопалов.

— Его светлости князя Иеремии Вишневецкого посол к кошевому атаману! — громко сказал вахмистр.

Голоса в кучке смолкли — очевидно, там происходило совещание.

— Подите сюда, — крикнул вахмистр, — не бойтесь! Послов не бьют, и они не бьют.

Снова послышались шаги, и через минуту из темноты выступило несколько десятков человек По смуглой коже, небольшому росту и кожухам, вывернутым шерстью вверх, поручик понял, что большая часть их — татары; казаков же было всего несколько человек В голове Скшетуского молнией пронеслась мысль, что если татары на Хортице, то Хмельницкий, должно быть, вернулся из Крыма.

Впереди всех стоял старый запорожец исполинского роста, со страшно свирепым лицом. Он подошел ближе к огню и спросил:

— А кто из вас посол?

Запорожец был, очевидно, пьян, так как кругом распространился сильный запах водки.

— Кто же из вас посол? — повторил он.

— Я! — гордо ответил Скшетуский.

— Ты?

— Разве я тебе брат, что ты мне говоришь 'ты'?

— Знай, грубиян, вежливость, — вмешался вахмистр. — Всегда говорят 'ясновельможный пан посол'.

— Погибель вам, чертовы сыны! Чтобы вам Серпягова смерть, ясновельможные сыны! А вы зачем к атаману?

— Не твое дело! Знай одно: веди меня скорей к атаману, если хочешь, чтобы твоя шея осталась цела.

В эту минуту из толпы выдвинулся вперед другой запорожец.

— Мы тут по воле атамана, — сказал он, — стережем ляхов, а кто сунется, того велено вязать и вести к нему, вот мы и сделаем это.

— Кто едет добровольно, того вязать нельзя.

— Надо, такой приказ.

— А знаешь ли ты, холоп, что значит особа посла? Знаешь ли, кого я представляю?

А старый великан сказал:

— Мы отведем посла только за бороду, вот так! — и с этими словами протянул руку к бороде поручика, но в ту же минуту застонал и, словно пораженный громом, свалился на землю.

Скшетуский рассек ему чеканом голову.

— Коли! Коли! — завыли в толпе яростные голоса.

Княжеские казаки бросились на помощь своему начальнику, загремели самопалы и крики 'коли! коли!' слились с лязгом железа. Началась беспорядочная свалка. Затоптанные огни погасли, и тьма объяла сражающихся. Вскоре обе стороны так тесно слились, что для ударов не было места, а ножи, кулаки и зубы заменили сабли.

Но вдруг в глубине острова послышались крики многочисленных голосов; к нападающим подоспела помощь. Еще минута — и она опоздала бы, потому что казаки Скшетуского брали верх

— К лодкам! — крикнул громовым голосом Скшетуский.

Его приказание было исполнено в мгновение ока. Но, к несчастью, чайки, глубоко втиснутые в песок, слишком трудно было сдвинуть в воду.

А неприятель тем временем яростно бросился к берегу.

— Пали! — скомандовал Скшетуский.

Залп из мушкетов задержал нападающих, которые смешались, сбились в кучу и в беспорядке отскочили, оставив несколько тел; некоторые из них вздрагивали, точно рыба, брошенная на берег.

А перевозчики тем временем с помощью казаков и весел изо всех сил старались сдвинуть челноки в воду, но тщетно.

Неприятель повел атаку издали. Шлепанье пуль о воду смешалось со свистом стрел и стонами раненых

Татары, подзадоривая друг друга, пронзительно кричали, вторя крикам казаков: 'коли! коли!', а спокойный голос Скшетуского все чаще повторял команду:

— Пали!

Бледный утренний свет озарил место побоища: со стороны суши виднелась толпа казаков и татар, пригнувшихся к седлам и прицеливающихся из пищалей или, наоборот, откинувшихся назад и натягивающих тетивы луков, а со стороны реки — две дымящиеся чайки, освещаемые постоянными выстрелами.

В одном из челноков стоял Скшетуский, выше всех, гордый, спокойный, с булдыганом в руке и непокрытой головой, так как татарская стрела сорвала с нее шапку.

Вахмистр подошел к нему и шепнул:

— Мы не выдержим — их слишком много!

Но поручик теперь думал только о том, как бы своей кровью защитить вверенное ему посольство, не допустить унижения своего сана и умереть со славой. Казаки сделали себе прикрытие из мешков с провизией, из-за которых они обстреливали неприятеля, а Скшетуский оставался под выстрелами на самом