— Где?

— В читальном зале. И выписки делала.

Она мне никогда об этом не рассказывала. Значит, Милена втихаря планомерно штудирует теорию актерского мастерства. Это все равно, если б она жила с портным и тайком от него посещала курсы кройки да шитья. Конспиратор Милена...

Что внутри Милены скрывается пласт другой жизни, а под ним третьей и, вероятно, семьдесят шестой, и она никого не посвящает в то, что там, в ее подполье происходит, я понял давно. Примитивно было бы называть это вторым дном. Хотя такое определение напрашивалось, но как все лежащие на поверхности дефиниции вряд ли являлось безоговорочно правильным.

Милена могла увлеченно и долго щебетать — сама непосредственность, представая незатейливой, несколько инфантильной болтушкой. И в то же время это была чрезвычайно целеустремленная и скрытная молодая особа. Скрытная болтушка — не нонсенс ли это наподобие горячего льда или мокрого огня? Но в ней это причудливым образом уживалось. Милена вся была соткана из несоединимых противоречий. Фрагментарная, лоскутная Милена — как одеяло, сшитое из разных кусочков...

— Та-ак... — сказал я. — Ну... Хорошо. Как ты вкратце, буквально двумя словами передашь суть системы Станиславского?

— Ну, в общем, нужно не играть чувства... не изображать эмоции на лице, а думать то, что твоя героиня... должна была бы думать... в соответствии с ее характером и обстоятельствами... вжиться, представить себе, искренно поверить... и тогда лицо, голос, пластика тела... сами сыграют, выразят!

— Молодец, — сказал я, и Милена расцвела. — Умница. Можно еще короче — «от внутреннего к внешнему». У вас дома штопкой занималась мама или ты?

— Мама себе штопала, а меня приучила — себе.

Я неожиданно поймал себя на том, что испытываю чувство нежности, а может, даже любви к ее матери, какая она ни есть, а вслух сказал:

— Начнем с самого простого. Этюды с воображаемыми предметами...

Она одела незримый носочек на выдуманный «грибок», разгладила, поправила, сместила, чтобы якобы пятка вроде бы носка располагалась по центру, обжала, натянула. И приступила.

Справлялась с первым в своей жизни актерским упражнением Милена очень недурно, благополучно избежав большинства типичных бестолковых ошибок начинающих.

Мнимая дырка несуществующего носка у нее не «гуляла», не менялась очертаниями от озера Балхаш до Тихого океана, как это сплошь и рядом случается у новичков, — Милена четко держала в памяти и строго учитывала вымышленные размеры. Поражало обилие добротно, порой просто виртуозно нафантазированных и сыгранных подробностей. Как бы уколов палец, псевдоштопальщица вскрикнула, досадливо поморщилась и высосала из него иллюзорную капельку крови (впрочем, игла тоже была высосана из пальца, равно как и носок, «грибок», дырка, нитка). Иногда призрачная иголка, попав на сочиненное Миленой плотное место, упрямилась, буксовала и получала за это от немножко рассердившейся рукодельницы более энергичный будто бы наперсточный пинок.

Милена уже соединила параллельными стежками-невидимками два противоположных бережка дырки- обманки и приступила, высунув от усердия кончик языка, к ныряюще-перепрыгивающему строительству ирреальных поперечинок, что у реальных ткачих называется уток, когда я вмешался:

— Стоп! Когда отводишь иголку на всю длину нитки, до упора — эта верхняя точка у тебя получается то ниже, то выше. Значит, нитка у тебя выходит то короче, то длиннее. Длина нити не может произвольно меняться на ходу, прыгать туда-сюда. Она может только постепенно укорачиваться, ис-тра-чи-ва-ясь. Будь внимательнее. Ты еще не до конца поверила.

* * *

В очереди к кассе Милена от нетерпения даже немного подпрыгивать начала.

— Ой, как медленно движемся! Мы не опоздаем?

— До Нового года, — мужчина, стоявший рядом и уже различимо «принявший на грудь», посмотрел на свои наручные часы, — осталось... два часа сорок две минуты.

— Успеем, — сказал я.

— А вдруг опоздаем... — ныла Милена.

— Раз папа сказал — успеем, значит, папу нужно слушать, — нравоучительно сообщил все тот же досрочно встретивший Новый год гражданин.

Я промолчал.

— Виталий Константинович! — раздалось уже на улице, когда мы вышли из «универсама» с покупками для жевания-выпивания-глотания за праздничным столом. Круглое лицо, очки-телескопы, на груди фотоаппарат со вспышкой. — Меня зовут Фима. Я у вас как-то в массовке снимался, помните? Я вот тут работаю. Уличным фотографом.

— Помню, — по случаю праздника согласился я.

— С Новым годом! Здоровья, счастья. Это ваша дочь? Вы с ней похожи. Что они все как сговорились сегодня?!

— Спасибо. Вас тем же концом по тому же месту.

Поскольку я проговорил это с улыбкой, ты воспринял мои слова как шутку. И предложил:

— Давайте я вас сфотографирую!

— Ну, что ж, давайте, — согласился я. — Где?

— Вот сюда станьте, к витрине.

— Слушай, ты случайно не был близко знаком с моей мамой... лет девятнадцать назад?.. — коварным