Вечером, после возвращения с роскошного фуршета в отель «Интерконтиненталь», я нашел под дверью записку. Я был поражен, взглянув на подпись: ее прислал человек по имени Ямин. Хотя мы никогда не встречались, меня предупреждали о нем. «Радикал» — так мой друг из министерства планирования отозвался о нем.

— Утверждает, что писатель, но числится в черном списке шаха. Я уверен, что он — коммунистический шпион.

Написанная красивым почерком записка приглашала встретиться с Ямином в одном из ресторанов, если я «заинтересован в изучении другой стороны Ирана, той, которую не признает наш шах, но на которую вам обязательно следует обратить внимание. К этому вас должны обязывать моральный долг и обыкновенное любопытство, которое вам, я уверен, присуще».

Я не мог противостоять искушению встретиться с этим загадочным человеком, но никому ничего не сказал. Я вышел из такси у высокого забора вокруг частного дома в фешенебельном квартале «Северный холм». Когда дверь открылась, меня приветствовала красивая иранская женщина в длинном черном платье с золотой вышивкой.

— Вы наш гость, — сказала она, кланяясь. — Добро пожаловать. Следуйте за мной.

Я вошел, но вместо того, чтобы оказаться во внутреннем дворике, увидел перед собой темный коридор, освещенный только парой керосиновых ламп, свисающих с низкого потолка. В конце была тяжелая деревянная дверь. Женщина подвела меня к этой двери и открыла ее. При виде внутреннего убранства этого помещения у меня перехватило дыхание. Вся комната сверкала как бриллиант, и на мгновение я был ослеплен сиянием. Когда мои глаза привыкли, я увидел, что подобный эффект производили стены, покрытые перламутром с вкраплением синих, зеленых и красных камней. Комнату освещали белые свечи в резных канделябрах. Столов было не больше десятка. Каждый был покрыт мозаикой из драгоценных камней, перламутра и кристаллов. Примерно половина столов была занята.

Не успел я прийти в себя, как уже жал руку высокому темноволосому мужчине в вечернем костюме. Его усы и улыбка напомнили актера, популярного во времена моего детства, чье имя я не мог вспомнить.

— Я — Ямин. Счастлив познакомиться с вами, мистер Перкинс, — вежливо произнес он. — Спасибо. Спасибо за то, что нашли в своем плотном графике время для встречи со мной. Я так много о вас слышал.

Его язык представлял собой смесь английского и фарси. После того как мы присели, я спросил, как он узнал обо мне, добавив, что играю во всем этом деле крайне незначительную роль.

Он покачал головой: — О, нет, мистер Перкинс. Вы слишком скромны, очень молоды, но при этом работаете в той достопочтенной группе консультантов, которую собрал шах. Вы еще, я полагаю, не до конца поняли политику компании. Возможно, вы недооцениваете силу своей позиции и своей страны.

Я чувствовал неприятное смущение. Дело в том, что я в свое время вступил в «Корпус Мира», только чтобы избежать призыва в армию и отправки во Вьетнам, и теперь был среди этой «достопочтенной группы» исключительно благодаря случайной встрече в эквадорском городке Сукуа. Я был скромен не без причины и никогда не питал иллюзий относительно своей исключительности или влиятельности. Я все же спросил, в чем же, по его мнению, заключается «сила» моей позиции.

— Я думаю, что вы очень хорошо знаете, что руководства наших двух стран намерены изменить эту землю. Не является особым секретом, что ваше правительство обладает здесь неограниченной властью.

Я спросил: все ли из этих необратимых изменений являются только изменениями к худшему.

Он помедлил. — У нас есть пословица, гласящая, что цвет песка зависит от того, где стоит наблюдатель. Я уверен, что у вашей страны есть причины желать превращения моей культуры в подобие вашей, — сказал он, глубоко вздохнув. — Пустыня — это символ подобного превращения. Ее озеленение — это гораздо больше, чем просто возрождение сельского хозяйства.

— То есть вы выступаете против проекта озеленения пустыни? Он мягко улыбнулся, но не без иронии. — Как я уже сказал, пустыня — это символ. Но простите это отступление. В конце концов, мы здесь, чтобы кушать.

Он склонил голову самым благовоспитанным образом, что, как и многое другое в его облике, противоречило маске бунтаря и радикала.

— С вашего разрешения, я закажу на нас обоих. Познакомить вас с настоящей персидской кухней — честь для меня.

Он подозвал официанта. Сделав заказ, он снова повернулся ко мне: — Мистер Перкинс, позвольте задать вопрос: что послужило причиной уничтожения культуры коренных жителей вашей страны — индейцев?

— Многое: жадность белого человека, желание завладеть новыми территориями, лучшее вооружение, в конце концов…

— Да. Правильно. Все это так. Но не было ли основной причиной разрушение окружающей среды? Как только леса были вырублены, а бизоны истреблены, как только племена были загнаны в резервации, не разрушилось ли основание их культуры? Видите, здесь происходит то же самое. Наша естественная среда — пустыня. Проект озеленения пустыни угрожает не больше и не меньше разрушением нашей культуры. Как мы можем это позволить?

— Но идею подали ваши люди. Он фыркнул. — Шах — всего лишь марионетка вашего правительства, пешка в глобальной игре капитализма против коммунизма. Настоящий перс никогда ничего подобного бы не позволил.

— Они говорят, что этот регион был когда-то плодородным. — Чистая выдумка. Предлог изменить окружающую среду, превратить ее в то, что вы хотите видеть, сделать так, чтобы она была похожа на американские прерии. И окончательно уничтожить нашу самобытность.

Начали подавать блюда. Мне тогда казалось, что я имею некоторое представление о персидской кухне, но ничто из того, что я пробовал прежде, не могло сравниться с сырами, фруктами, соусами и бараниной, которые принесли. Однако Ямин не позволил еде мешать разговору.

— Мы люди пустыни, — сказал он, — и очень гордимся своим наследием. Заберите у нас пустыню, и мы станем ничем. В глубине души мы все еще бедуины. Тысячи тегеранцев проводят отпуск в пустыне. Вы, скорее всего, не знали об этом? Но это правда. У многих есть шатры, в которых может поместиться целая семья, — некоторые являются бесценными семейными реликвиями. Свои отпуска мы проводим именно там.

Мне вспомнился огромный церемониальный шатер в Персеполисе, древних руинах, которые были сосредоточением могущества обширной персидской империи. Я рассказал ему о своих впечатлениях от этого места.

Ямин улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

Церемониальный шатер шаха. Персеполис, Иран. ФОТОГРАФИЯ АВТОРА