сделать серию снимков мавзолея Августа, и она, недовольно ворча, ушла с моим фотоаппаратом.

Я объяснил ей, что император Август, вдохновившись мавзолеем Александра, хотел воздвигнуть такой же и для себя, что было правдой, и фотографии нам пригодятся, что на самом деле было полнейшей выдумкой. Если бы нам понадобился вид мавзолея Августа, я смог бы нарисовать его с закрытыми глазами.

Ганс ожидал меня на площади Святого Петра, около обелиска Калигулы. Я побоялся, как бы язык и манеры моего стажера не шокировали палре Иларио. Нельзя было вызывать раздражение у этого человека, ведь он мог оказаться нам весьма полезен.

Пятнадцать минут двенадцатого. Я вгляделся в конец коридора, который тянулся в обе стороны от двери кабинета священника, но никого не увидел.

Телефон завибрировал, объявляя о появлении нового сообщения, и сердце мое екнуло. «У вас есть меч, Морган, без колебаний воспользуйтесь им… Гелиос».

Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица.

— Синьор Лафет?

Я так вздрогнул, что молодой церковный служка, который склонился ко мне, отступил на шаг.

— Синьор Лафет, падре Иларио сейчас вас примет.

Среднего роста, худой, он всем своим видом вызывал сострадание. И первое впечатление усиливалось его почти лысым черепом и выпученными глазами.

— Спасибо, — выдавил я из себя, отключая свой телефон.

Он быстро, мелкими шажками провел меня к двустворчатой обитой двери и тихо закрыл ее за мной. Огромный кабинет был убран в красных и золотых тонах. Картины, в большинстве своем на библейские сюжеты, число которых я даже не попытался сосчитать, покрывали стены. Мебель эпохи Ренессанса терялась под изящными безделушками и иконами. Из-за отменного вкуса их владельца и продуманного расположения каждого предмета, однако, все это не выглядело кричаще.

Падре Иларио, невысокий улыбающийся человек с пышной шапкой волос, бодрым, довольно высоким голосом попросив меня представиться, с жаром пожал мою руку и опустился в вольтеровское кресло, стоящее за письменным столом с резными ножками.

— Добро пожаловать в наш священный город, сын мой, — сказал он на превосходном французском, чуть оживленном очаровательным итальянским акцентом. — Садитесь, садитесь, прошу вас.

Я расположился в кресле, обитом темно-красным бархатом, уже слегка потертым и потемневшим на подлокотниках. Как и все остальное, оно, возможно, тоже было старинным.

— Благодарю вас, что вы так быстро приняли меня.

— Это естественно. Хотите что-нибудь выпить? Кофе или что-то освежающее? А может, что-нибудь покрепче?

Я вежливо отказался, и он с молитвенным видом сложил пальцы у подбородка.

— Бедный Бертран, какое несчастье! Он был очень славным человеком. Господь примет бедняжку по его заслугам, можно не сомневаться. Вы мне сказали, что он упал с балкона у себя дома?

Я молча кивнул.

— Какое несчастье! — повторил он. — Мне помнится, семьи у него не было? Бедная душа. Но ничто не может свершаться против Божественной воли. В конце концов… А ваш отец, как он поживает? Бертран частенько рассказывал мне о своем старинном друге.

Я коротко поведал ему о последних злоключениях папа, и он выслушал меня с горящими от любопытства глазами.

— Расскажите мне все, сын мой. Что могу я сделать для вас? По телефону вы, кажется, сказали мне, что хотите продолжить его поиски?

— Да. И мне хотелось бы знать ваше мнение вот об этом.

Я открыл рюкзак, достал документ Ватикана и протянул ему.

— О! Я догадываюсь, о чем идет речь! — воскликнул он, разворачивая пергамент. — Да, Бертран уже показывал мне этот документ, хотел, чтобы я подтвердил его подлинность. Это отчет о раскопках, которые производил отец Франческо в Геркулануме.

— Отец Франческо?

— Да. Он написал несколько трактатов об этом. Если пожелаете, можете с ними ознакомиться. И меч тоже у вас? Хорошо. Бертран очень дорожил им. Если я правильно запомнил, он обнаружил его в каком-то подземелье среди глиняных кувшинов и ваз. Возможно, это были остатки фундамента монастыря — так предполагал отец Франческо, который в своем отчете, похожем на тот, что находится у вас, упомянул также об одной статуе. Но, как я уже говорил Бертрану, мне нигде не удалось отыскать никаких ее следов, кроме зарисовки дорогого Франческо.

Я достал из рюкзака записную книжку Лешоссера и показал священнику рисунок римской статуи:

— Эта?

— Да, безусловно, это она. Бертран скопировал ее с подлинного документа.

— Падре Иларио… судя по заметкам профессора Лешоссера можно предположить, что вы располагали текстами, скажем так, довольно редкими, если не сказать мифическими.

Он поднял одну бровь.

— «Мемуарами Агриппины», к примеру.

Он хитро улыбнулся:

— Если бы вы знали, сколько палимпсестов[40] дремлет в наших архивах, вы бы каждый вечер мучились от кошмаров.

— Выходит, вы действительно их обнаружили?

Он расхохотался и тотчас же извинился.

— Несколько фрагментов. Остальное еще должно подождать где-то под более поздними текстами.

Я чуть не упал с кресла.

— И… я думаю, что к этим текстам не подберешься… скажем так, легко…

— Отчего же?

Кажется, он понял, к чему я клоню, и понизил голос.

— Хотите, я признаюсь вам, сын мой? Единственная причина, по которой некоторые древние тексты еще не переписаны и не опубликованы Ватиканом, — это темпы, которыми мы продвигаемся. Принимая во внимание количество документов, нам потребуется еще два или три века, чтобы довести дело до конца, — и это в том случае, если небо нам поможет. — Он с благодушным видом откинулся на спинку кресла. — Вы можете ознакомиться с этими текстами когда пожелаете. Естественно, при условии, что дадите мне немного времени, чтобы отыскать их, — добавил он с легкой гримасой. — Я положил все документы, использованные Бертраном, отдельно, на случай если бы они ему еще понадобились, но вот где? Святая Мария, Матерь Божья, сжалься над моей бедной головушкой… Могли бы вы прийти ко мне завтра утром? Скажем, в десять часов?

Я не мог поверить в свою удачу.

— Да, безусловно. Я… я не знаю, как мне вас благодарить.

— Полно, полно, если бы наша святая матерь Церковь отказывалась помогать своим детям, что бы было?

— Если позволите, еще один вопрос. Меч, доверенный профессору Лешоссеру… это ведь копия с оригинала, не так ли?

— Понятия не имею. Все, что я могу сказать вам, — это что Бертран очень дорожил им. А вот мозаика, которая у него была, древняя. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Да, — торопливо подтвердил я. — Сейчас она находится в Лувре и, насколько мне известно, вскоре должна быть переправлена в Неаполь.

— Это очень хорошая новость. Если бы Лувр еще согласился отказаться от фрагмента Жертвенника Мира, который находится у него, и возвратить его Риму, — вздохнул он. — Вы знаете, что Италия неоднократно обращалась с этой просьбой?

Я сокрушенно кивнул. Много античных памятников разбросано по музеям мира.

— Уже десятки лет Греция безуспешно требует от Британского музея мраморы Парфенона, падре