— А как ею заражаются?
Мой второй пинок он перенес с насмешливой улыбкой. А Мадлен дружелюбно, словно ничего не заметила, ответила ему:
— Ею не заражаются, мой мальчик. Это болезнь перерождения, которая проявляется в слабоумии.
Ганс вытаращил глаза.
— Прискорбные последствия изменений в структуре нервной системы. Атрофия коры головного мозга, атрофия долей мозга, местами. Это ужасная болезнь, Ганс, уж я-то знаю. — Она помолчала. — Я утверждаю это, потому что еще не забыла термины, это, пожалуй, хороший знак.
— Вы врач? — удивился я.
— О нет, конечно. Я была медсестрой в психиатрической клинике. Мне пришлось бросить моих пациентов, чтобы заняться мужем, а потом я служила у Бертрана. Когда мой дорогой Лионель умер, право, у меня не хватило духу вернуться к прежней работе. Сейчас я об этом сожалею, но поздно. В пятьдесят пять лет никому я уже не нужна.
— Я убежден в обратном.
— Как и Бертран, — кокетливо сказала она. — Он даже уговорил меня вернуться к своей профессии. Поступить на службу к одному его знакомому, который нуждается в психиатрической помощи после тяжелой аварии. А кончилось тем, что Бертран покинул нас, и теперь это дело рухнуло. — Она тряхнула головой и улыбнулась: — Но довольно о грустном! Вы молоды, и вам нужно жить полной жизнью, не думать обо всем этом. Какое прекрасное путешествие вам предстоит! О, Морган, пожалуйста, обещайте мне написать и прислать фотографии пирамид. Я всегда мечтала их увидеть. И еще статую Свободы и храмы инков. Господи, если бы у меня хватило смелости и денег…
Мы выпили по чашке чаю, и я сделал пометку в своем еженедельнике, пообещав написать ей. Бедная женщина была куда более подавлена смертью Бертрана, чем хотела показать это, и я думал, справится ли она с одиночеством, которое свалилось на нее.
Мы покинули Барбизон, нагруженные двумя коробками домашнего печенья, и Ганс не произнес ни слова до тех пор, пока мы не доехали до места.
— Что это с тобой? — спросил я.
— Мадлен будет тосковать. Как она без конца шутила с полицейскими и выдумывала, что бы такое приготовить…
Я бросил на него осторожный взгляд.
— А что? Она такая милая, правда? — У него задрожали губы, и он отвернулся. — Тебе приходилось целыми днями простукивать стены в поисках какого-нибудь тайника, поэтому ты почти не разговаривал с ней…
Озадаченный, я задумался. Выходит, в груди у нашего богатенького Ганса бьется доброе сердечко… Бедная Мадлен со своим великодушием сумела смягчить его. Это огромное достижение.
— Согласен с тобой, Мадлен женщина очень милая, и ничто не помешает тебе навестить ее, когда мы вернемся. Она будет в восторге, поверь мне.
Он пожал плечами, словно это вдруг перестало его интересовать.
— Угу, посмотрим. Я только на это и гожусь, не больше. Во всяком случае, — добавил он, выходя из машины, — ты поступишь благородно, если дашь мне ее адрес, чтобы послать ей фотографии пирамид, иначе, я ведь знаю тебя, ты его потеряешь.
— Ты не помнишь, я взял из дома несессер с туалетными принадлежностями? — спросил меня Ганс, когда я рылся в своем рюкзаке в поисках ключей.
— Я не слежу за каждым твоим шагом. Посмотри в своем чемодане, у тебя еще есть время купить зубную щетку.
— Морган… — пробормотал он. — Я думаю, тебе не потребуются ключи. Тебе нанесли визит.
Он толкнул дверь моей квартиры, и она с тихим скрипом приоткрылась. Замочная скважина была повреждена.
— Черт… — Я оттолкнул Ганса и поставил рюкзак на пол. — Оставайся здесь.
— Ты с ума сошел, — прошептал он. — Может быть, они еще там.
Я открыл дверь сильным ударом ноги, на случай если кто-то затаился за ней, и ворвался в квартиру, готовый опустить кулак на первую же попавшуюся голову. Никого в коридоре, в кухне и ванной. Никого в гостиной и стенных шкафах. И еще более странным казалось то, что ничего не переворошили и не украли. Впрочем, если присмотреться, книги и вещи, похоже, трогали, но потом поставили на место.
— Входи, Ганс!
Он вбежал в гостиную и огляделся.
— Должно быть, они очень удивились, увидев наш старомодный компьютер, — он все еще здесь.
— Или они приходили не за компьютером, — сделал вывод я.
Я бросился к нашему багажу, вытряхнув половину содержимого своего рюкзака на пол, извлек из него два картонных рулона, таможенные документы и записную книжку Лешоссера, что принесло мне неописуемое облегчение. Все было на месте. Ганс прав, должно быть, эти воры очень удивились, оказавшись в моей квартире.
— Это называется — легко отделались, — вздохнул я и рухнул на диван, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце.
— Угу…
Ганс внимательнейшим образом изучал записную книжку Бертрана.
— Все на месте, Ганс. О всемогущие боги! — добавил я, возводя глаза к небу.
— Да, на месте. Но в каком виде! — Он потряс записной книжкой. — Обрез помят. Вчера этого не было. — Он полистал ее. — Вырванных страниц нет.
Я вопросительно взглянул на него.
— Держу пари, что она сфотографирована или сосканирована, Мор.
— Ты мог помять обрез вчера, не заметив этого.
— Могу поклясться, что нет.
Я подполз к нему по ковровому покрытию и осмотрел записную книжку. Ганс был прав, она не была в таком жалком состоянии, когда я клал ее в сумку. Теперь я даже припоминал, как аккуратно засунул ее в стопку маек, чтобы предохранить от неизбежных ударов: ведь служащие аэропортов часто просто швыряют вещи из багажного отделения самолета в транспортные машины, которые находятся в нескольких метрах внизу.
— Так… — вздохнул я.
Ганс выпрямился, лицо его было искажено страхом.
— Мор, эта история начинает плохо пахнуть.
— Я вот думаю, не наша ли милая приятельница приложила к этому ручки.
Я встал и пошел посмотреть, можно ли починить дверь. Оказалось, что замок был открыт отмычкой. А с наружной стороны на двери не было ручки, и наш визитер плохо ее прикрыл. Наверное, он не хотел шуметь, чтобы не обратить на себя внимание.
— Ганс, возьми свои вещи, — почти беззвучно сказал я. — Я отвезу тебя домой. Позвони своим друзьям, посмотри какой-нибудь фильм или что тебе захочется и забудь эту историю. — Я взглянул на часы: — Поторопись, я должен успеть вернуться.
Он покачал головой:
— Не хочешь ли ты сказать, что собираешься рисковать своей шкурой, чтобы откопать кучку костей? Ты определенно сумасшедший.
Я посмотрел ему прямо в глаза.
— Гробница Александра не просто кучка костей.
— Я не отпущу туда тебя одного.
Я выпрямился:
— Нет. Это слишком опасно.
— Я взрослый, и, если решил рискнуть своей шкурой, это мое дело. К тому же ты забыл крохотную
