См.: Бонди С. К истории создания «Египетских ночей» // Новые страницы Пушкина: Стихи, проза, письма. — М., 1931. — С. 148–205; Томашевский Б. Пушкин. — Кн. вторая: Материалы к монографии (1824–1837). — М.; Л., 1961, — С. 55–65.
Бонди С. Указ. соч. — С. 151, 153. На иной позиции из писавших на эту тему стоит лишь А. А. Ахматова (см.: Ахматова А. А. О Пушкине: Статьи и заметки. — Л., 1977. — С. 202 и 205), о воззрениях которой будет сказано ниже.
Общую постановку проблемы и итоги ее изучения см. в статье М. П. Алексеева в кн.: Шекспир и русская культура. — М.; Л., 1965. — С. 176–177.
См.: Словарь языка Пушкина. — М., 1957. — Т. 2. — С. 325.
Ржевский Л. Структурная тема «Египетских ночей» А. Пушкина // Alexander Pushkin. A. Symposium on the 175th Anniversary of His Birth, ed. A. Kodjak, K. Taranovsky. — New York, 1976. — P. 127.
Относительно «Египетских ночей» Достоевский утверждал, что «развивать и дополнять, этот фрагмент в художественном отношении более чем невозможно» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. — Л., 1930. — Т. XIII. — С. 214). Ср. мнение А. А. Ахматовой об отрывке «Цезарь путешествовал…» как о совершенно законченном и продуманном произведении (Ахматова Анна. О Пушкине: Статьи и заметки. — Л., 1977. — С. 205).
См. об этом: Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. — М., 1957. — С. 298–318.
Ср.: «Он перевязывает рану — и начинаются рассказы» (VIII, 2, 936). «Il se coupa les veines, les referma, les rouvrit a volonte», «incisas venas, ut libitum, obligatas, aperire rursum» (Taсite. Op. cit. — P. 160, 161). Эпизод с чашей Пушкин, возможно, заимствовал не непосредственно из Плиния, а из пересказа этой цитаты в биографии Петрония во французско-латинском издании.
Радищев А. Н. Полн. собр. соч. — М.; Л., 1941. — Т. II. — С. 97.
Радищев А. Н. Полн. собр. соч. — М.; Л., 1938. — Т. I, — С. 183–184.
См.: Лотман Ю. М. Источники сведений Пушкина о Радищеве (1819–1822) // Пушкин и его время: Исследования и материалы. — Л., 1962. — Вып. 1. — С. 48 и след.
Тацит Корнелий. Соч.: В 2 т. — Л., 1970. — Т. 1. — С. 320.
Замена образа Христа рабом-рассказчиком глубоко не случайна: к началу 1830-х гг. Пушкин уже неоднократно использовал прием введения наивного повествователя. И в повести о восстании Черниговского полка, и в «Истории села Горюхина», и в «Капитанской дочке» этот прием одновременно позволял обойти цензурные трудности (а тема Христа была столь же запретной с точки зрения духовной цензуры, сколь декабристская или пугачевская — с позиции цензуры светской) и контрастнее выделить идейную сторону замысла. Однако введение рассказчика означало отказ от драматической формы и переход к повествовательной. Можно предположить, что началом реализации темы Христа было, как мне любезно подсказал В. Э. Вацуро, обращение к образу Агасфера, с которым, по-видимому, читатель
