Киреевский И. В. Полн. собр. соч.: В 2 т. — М., 1911. — Т. II. — С. 182– 183.
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. — Л., 1973. — Т. VI. — С. 7. «Панталонник немецкий» — для Гоголя совсем не бессмысленное, а исполненное значения словосочетание. Полковник Кошкарев убежден, «что если только одеть половину русских мужиков в немецкие штаны, — науки возвысятся, торговля подымется, и золотой век настанет в России» (VII, 63). «Панталонник немецкий» — это цивилизатор на манер Петра Великого. Наименование чубарого коня Бонапартом и Петром Великим одновременно дает этому образу хотя и шуточную и пародийную, но достаточно значительную перспективу. Особый смысл получает и перенесение ассоциаций этой клички на «петербургского героя» Раскольникова. Показательно, что для Кошкарева высшим авторитетом служит «пример Англия и сам даже Наполеон» (VII, 64). Признак «сухой рационализм» выстраивает в единый парадигматический ряд власть денег, власть расчета, власть буквы закона, власть бюрократии и бездушной бумаги. Все это умещается в символическом образе Запада.
В кличке, которую Селифан давал чубарому, видимо, отразились и бытовые впечатления от народных толков. Так, одна из дам (Воейкова) в мемуарах 1812 г. писала: «Мы слушали, как ямщики, запрягая лошадей, кричали на них: „Куда пятиш<ь>ся, Барклай проклятый!“» (ЦГАЛИ, ф. 1337, оп. № 2, ед. хр. 90, л. 3 об.). Образы 1812 г. входят в бранную лексику народа: «Бонапарт» — тот, кто хитрит, с помощью обмана стремится к своей выгоде («чубарый конь был сильно лукав», VI, 40), «Барклай» — тот, кто пятится. Между чубарым и Чичиковым Селифан, видимо, находит сходство: «Если бы Чичиков прислушался, то узнал бы много подробностей, относившихся лично к нему» (VI, 41).
Писарев Д. И. Соч.: В 4 т. — М., 1956. — Т. 3. — С. 25.
Там же. — М., 1955. — Т. 1. — С. 10.
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. — Л., 1974. — Т. X. — С. 273.
Огарeв Н. П. Избр. произв.: В 2 т. — М., 1956. — Т. I. — С. 398.
Реконструкцию сюжета второго тома поэмы см.: Манн Ю. В поисках живой души. «Мертвые души»: Писатель — критика — читатель. — М., 1984. — С. 300–324. Хотя основные черты сюжета сожженной книги современникам были известны, дело, однако, не в этом: Гоголь чутко выразил спонтанные черты рождающегося «русского сюжета», который мог возникать в литературе и совершенно независимо. Ср.: в первоначальном замысле «Обрыва» Вера должна была отправиться за Райским в Сибирь.
См.: Лотман Ю. М. Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830-х годов // Уч. зап. Тартуского ун-та. — Тарту, 1962. — Вып. 119. — Т. V.
Лев Толстой и В. В. Стасов: Переписка 1878–1906. — Л., 1929. — С. 236.
Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. — М.; Л., — 1981. — Т. VII. — С. 134.
