проговорил уже совершенно спокойным голосом:

— Кого из преображенцев я ударил — выйди вперед…

Все машинально и хором зашептали: „Выйди вперед, кого государь ударил'…

Но солдат уже давно вышел вперед. Государь смотрел на него пристально.

— Хорошо, хорош… — проговорил император, возвышая голос с гневною ирониею. Но, видя кроткое и добродушное лицо солдата, спросил тихо и с участием:

— Что, больно я тебя ушиб?

— Никак нет, ваше величество, — ответил ободренный ефрейтор.

Государь бросил недоверчивый взгляд и подъехал к нему ближе.

— Точно ли правду говоришь?

— Точно так, ваше величество.

Но в это время государь уже успел осмотреть каску и увериться, что удар действительно был безвредный. Едва успел он отъехать, как все начальники налетели козырем на несчастный наш батальон. Начались розыски и распекания».[120]

Чины Кавалергардского полка у Троицкой церкви в Красном Селе. Худ. К. Шульц. 1848 г.

Последняя фраза напоминает о том, с какой яростью строевое начальство набрасывалось в те времена на подчиненных в случае служебных упущений. Дивизионные генералы гневно выговаривали полковым командирам, те устраивали разнос своим офицерам, особенно молодым, ротные командиры отчитывали свои роты, а потом усердные фельдфебели и унтер-офицеры набрасывались на рядовых. Самых свирепых унтеров в николаевскую эпоху иронично называли «дантистами». Некоторые офицеры, особенно немцы, тоже позволяли себе рукоприкладство. В 1844 году командиром гвардейской пехоты вместо генерала Арбузова был назначен наследник цесаревич Александр Николаевич, уже тогда отличавшийся гуманными взглядами, и это, как отмечал офицер Л.-гв. Егерского полка П.А. Степанов, положительно отразилось на жизни красносельского лагеря: «После большого парада, бывшего в этом году в начале лагеря, начались обычные посещения на военном поле. Заметно стало радикальное изменение в отношении начальников с войсками. Прежде постоянно раздавались крики, вопли, сильная брань, иногда перемешанная с выражениями, неудобными для печати. Теперь все тихо; замечания делаются спокойно, непечатных слов вовсе не слышно и не раздается действовавший на нервы пискливый голос бывшего начальника пехоты».[121]

В 1849 году, после смерти великого князя Михаила Павловича, наследник стал командиром всего Гвардейского корпуса. По материалам полковых историй, грубое обращение и неофициальное, помимо телесных наказаний, битье солдат, имели место и в те годы. Очевидно, лейб-егерь Степанов отчасти польстил императору Александру II, в царствование которого издавались эти мемуары.

Офицеры Л.-гв. Финляндского полка в лагере под Красным Селом. Худ. П.А. Федотов. 1840 г.

Музыкальными сигналами, по которым начинался и завершался день в лагере, были, как и в казармах, утренняя и вечерняя зари с общим построением и молитвой. После вечерней зори нижние чины, наконец, освобождались от тесных мундиров и тяжелой амуниции и надевали поверх рубах шинели. По вечерам офицеры, свободные от дежурств, отдыхали от дневной жары и служебных забот у своих палаток. Сидя на привезенных в лагерь диванах и стульях, кто в сюртуке, кто в домашнем халате, покуривая трубки на длинных чубуках или сигары, беседовали о службе, о вакансиях, хвалились любовными похождениями, обсуждали залетевшие в полк новости высшего света. Ходить по лагерю можно было только одетым по форме; разгуливать в халате запрещалось. Уже в 1830-1840-е годы около офицеров стали появляться торговцы всевозможными закусками и напитками, смекнувшие, что здесь их ждет большая выгода. Позже этих торговцев станут называть «шакалами».

У Лермонтова в одной строфе мелькают ностальгические воспоминания о бурных застольях в родном Л.-гв. Гусарском полку и сценах утренних или вечерних построений на красносельских маневрах:

О, скоро ль мне придется снова Сидеть среди кружка родного С бокалом влаги золотой При звуках песни полковой! И скоро ль ментиков червонных Приветный блеск увижу я, В тот серый час, когда заря На строй гусаров полусонных И на бивак их у леска Бросает луч исподтишка![122]

С начала 1830-х годов время пребывания Гвардейского корпуса в лагерях было увеличено с одного до полутора месяцев, с 1840-х годов — до двух месяцев. По возвращении полков в свои казармы в жизни гвардейцев наступало относительно затишье. Солдатам давался отдых от занятий, и чем лучше показал себя полк, тем длиннее, до 10 дней. Многие офицеры в конце лета или осенью уезжали в отпуска, а часть солдат отпускали на «вольные работы», где они могли заработать денег для поправки своего материального состояния.

Многие наши современники, знакомые с историей, знают, что в XVIII столетии, в эпоху дворцовых переворотов, и в век Екатерины единственным полковником одновременно всех гвардейских полков считался царствующий государь, причем чаще это была государыня. Гвардейскими подполковниками числились известные фельдмаршалы, а настоящие гвардейские офицеры, которые собственно и несли службу, состояли не более чем в майорских чинах. Однако почему-то многим кажется, что так продолжалось и дальше, хотя на самом деле на рубеже веков, при Павле Петровиче, в гвардии был заведен совершено другой порядок, который в общих чертах действовал и при Александре I, и при Николае I, и далее до самого конца Российской империи.

Первой строкой в штате каждого гвардейского полка стоял его шеф. Это был, так сказать, земной покровитель полка, или, на современном языке, почетный член, который с высоты своего положения проявлял заботу о своих подопечных, ревностно следил за их успехами, носил полковой мундир, был самым желанным гостем в полку. Шефами гвардейских полков были, как правило, августейшие особы. В описываемый нами период — сам император Николай I, императрица Александра Федоровна, великий князь Михаил Павлович, наследник цесаревич Александр Николаевич и другие сыновья государя. В целом ряде гвардейских полков шефом был великий князь Константин Павлович, которого, по привычке до самой его кончины в 1831 году тоже называли цесаревичем. В некоторых гвардейских полках шефами были не члены царской семьи, а генералы, например: в Л.-гв. Павловском полку — малоизвестный генерал-майор А.Ф. Гольтгоер, а в Л.-гв. Гусарском — прославленный фельдмаршал П.Х. Витгенштейн.

Затем следовал командир полка. Эта должность была генеральской. Гвардейскими полками командовали генерал-майоры, батальонами — полковники. Таким образом, и при Николае I в каждом полку гвардейской пехоты был один генерал и четыре полковника — трое были батальонными командирами, а четвертый полковник состоял в должности младшего штаб-офицера. Чин полковника был единственным штаб-офицерским чином в гвардии, поскольку чины подполковника и майора были здесь давно упразднены