будить гораздо раньше помянутых часов, предписанных приказом. Конечно, не менее тягостно было утро для офицеров».[116]
Император Николай I. Литография с ориг. Ф. Крюгера. 1835 г.
Из года в год под Красным Селом войска на маневрах совершали одни и те же передвижения по одной и тоже местности. Офицер гвардейской конной артиллерии Г.Д. Щербачев писал, что когда забывал нужное направление, то отдавал своей батарее команду к повороту только после того, как старый фейерверкер (артиллерийский унтер-офицер) привычно повернет свою лошадь в нужном направлении, как делал это уже не один десяток лет.
Рядовой Гвардейской Конной артиллерии в 1835–1841 гг.
Два старинных, самых престижных полка гвардейской пехоты, Преображенский и Семеновский, составлявшие Петровскую бригаду, укомплектованные самыми рослыми, сильными, красивыми солдатами, знатными и родовитыми офицерами, во всех войнах первой трети XIX века были неприкосновенным резервом. Их как телохранителей императора и украшение всей русской армии ставили подальше от вражеского огня и берегли для последнего решающего удара или для вступления в города, с идеальной выправкой, в непотрепанном виде и без людских потерь. Петровская бригада заслужила это право своими подвигами в годы Северной войны 1700–1721 годов. На красносельских маневрах, как на репетиции возможных будущих войн, эта традиция продолжалась и при Николае I. Князь Н.К. Имеретинский писал: «Преображенский полк на всех маневрах почти всегда ходил в глубоком резерве. Зато в последний день он выступал в роли священной фаланги, решающей участь войны, и производил эффектную, сомкнутую атаку».[117]
Русский солдат в походе всегда шел с песней, которая подбадривала, прогоняла усталость, облегчала тяжесть амуниции и летнюю жару. Пение было не только любимым, но и обязательным занятием для солдат. Даже если петь не хотелось, все равно нужно было это делать. В каждом батальоне был свой слаженный хор песенников. По команде «Песенники, вперед!» эти солдаты выбегали из своих рот, обгоняли идущий батальон, выстраивались перед ним и заводили лихую песню, подыгрывая себе ложками и бубном. Особую категорию составляли плясуны, которые всю дорогу плясали вприсядку. Свои ружья они отдавали песенникам, и тем приходилось нести на плечах по два ружья. Однако некоторые умудрялись плясать даже с ружьем, не говоря уже о прочих предметах — ранец с пристегнутой к нему скаткой шинели, патронная сума и тесак. Самые отчаянные и выносливые могли проплясать целый поход.
Император Николай I объезжает войска под Красным Селом. 1830-е гг.
Песенники Л.-гв. Семеновского полка. Худ. А.И. Гебенс. 1848 г.
П.А. Федотов, который был не только художником, но и поэтом, изображает в стихах грозное неспешное движение пехоты под Красным Селом:
Очень эффектно смотрелись кавалерийские атаки со сверкающими на солнце клинками сабель и развевающимися по ветру цветными флюгерами пик. На полях под Красным Селом яркими массами проносились красные, расшитые шнурами доломаны и ментики лейб-гусар, красные куртки лейб-казаков и голубые — атаманцев, синие мундиры лейб-улан. Легкая кавалерия изображала рекогносцировки, бои на марше, обходные маневры, глубокие рейды по вражеским тылам, преследование отступающего противника.
Унтер-офицеры Л.-гв. Московского и Гренадеркого полков в 1834–1843 гг.
Рядовой Л.-гв. Казачьего полка в 1829–1838 гг.
Штаб-офицер и рядовой Л.-гв. Драгунского полка в 1833–1841 гг.
Драгуны и конногренадеры темно-зеленым, почти черным цветом своих мундиров напоминали пехоту. Николай I пытался возродить их старинное предназначение — действовать не только в конном строю, но и в пешем, где их принадлежность к кавалерии выдавали головные уборы, эполеты, амуниция, рейтузы и сабли. Государь считал, что драгуны должны стать самым мобильным войском, которое можно на лошадях перебрасывать на большие расстояния и пускать в бой, как пехоту. «Я могу заметить, что великий князь Михаил Павлович не считает безусловно прекрасным творение императора — драгунов», — писал в 1839 году голландский полковник Гагерн, находившийся тогда в России. Формально драгуны относились к тяжелой кавалерии, хотя с 1817 года по внешнему виду больше приблизились к легкой, когда получили кивера вместо касок и сабли вместо палашей.
По-настоящему тяжелую кавалерию составляли любимые императором кирасиры. Это были высокие, сильные люди в касках, белых мундирах, медных или железных кирасах — доспехах, закрывавших грудь и спину, с длинными тяжелыми палашами, на огромных могучих лошадях. В дополнение к этому первые шеренги кирасир в 1831 году получили длинные пики. Как в войнах середины XVIII века и в недавних наполеоновских войнах, эти блестящие латники атаковали сомкнутым строем, сплошной металлической стеной, и представляли грозное и внушительное зрелище.
Масти лошадей при Николае I были подобраны по полкам: у кавалергардов все лошади гнедые, у конногвардейцев — вороные, у кирасир его величества — рыжие, у кирасир наследника — караковые, у конногренадер — вороные, у лейб-улан — рыжие, и так далее. Трубачи всех полков выделялись не только самой богатой расшивкой мундиров, но и серой мастью лошадей. Подобрать для каждого полка около 1000 одномастных лошадей было непросто, но стройная единообразная картина стоила того.
Рядовой Лейб-Кирасирского Наследника Цесаревича полка в 1844 г.
Трубач, унтер-офицер и обер-офицер Л.-гв. Конно-Гренадерского полка в 1832–1841 гг.
Бомбардир и канониры Л.-гв. 1-й артиллерийской бригады. Литография Л. Белоусова. Около 1828– 1833 гг.
Кирасиры как сама элитная при Николае I кавалерия, отборные люди на отборных лошадях, были
