Семейная жизнь омрачалась не только непониманием друг друга, но и тяжелыми утратами. Потомство Михаила Павловича и Елены Павловны состояло из пяти дочерей, сыновей не было. Две дочери, Александра и Анна, умерли во младенчестве, еще две — Мария и Елизавета, в возрасте 21 и 19 лет, и только Екатерина Михайловна пережила своих родителей. Каждая из этих смертей была потрясением для Михаила Павловича, и расстраивала его нервы и здоровье. В воспоминаниях Степанова отражена сцена встречи с великим князем весной 1847 года, когда тот четвертый месяц не мог успокоиться после смерти дочери Марии. Автор, в то время полковник Л.-гв. Егерского полка, выздоравливая после болезни, гулял по набережной Невы: «Слышу, сзади подъезжает экипаж, останавливается, и знакомый голос произносит: „Степанов, это ты?“. Обернувшись, я стал лицом к лицу великого князя. Увидя меня еще издали, он остановил коляску и сошел на тротуар. Узнав, почему я здесь очутился, спросил: не устану ли я, если пройдусь с ним по набережной, и пошел рядом со мною по направлению к Мраморному дворцу. Тут он выспросил у меня все мельчайшие подробности моей болезни. Если передо мной на плитах была лужа воды, он отстранял меня на сухое место, а сам вступал в воду, приговаривая „промочишь ноги, там суше“ (тогда офицеры не носили галош). Когда я объяснил, что самое мучительное время для меня, это беспокойные ночи, то он, глубоко вздохнувши, сказал: „Я вполне понимаю эти страдания, с тех пор как я лишился дочери (тут голос его задрожал), я не знаю спокойных ночей, как и ты; вдруг просыпаюсь, вскакиваю, не зная, где я, и после долго не могу заснуть“. Михаил Павлович заключил тем, что мне непременно надо ехать за границу, что он пришлет ко мне Манда и прикажет ему определить, какие минеральные воды мне полезны».[86]
Великий князь Михаил Павлович. Акварель П.А. Федотова. 1839 г.
Как видно из этого случая, великий князь даже во время своих невзгод не оставлял своих обязанностей, заботился о подчиненных.
Говоря о деятельности Михаила Павловича, следует упомянуть его соратников и помощников. Первое время, с 1826 года, следующим по значению лицом после него был командующий гвардейской пехотой, знаменитый генерал Карл Иванович Бистром, герой войны 1812 года, любимец солдат, которые на русский лад называли его Быстровым. Этот старый, почтенный и заслуженный военачальник пользовался большим уважением в гвардии, и во время поездок великого князя за границу всегда замещал его в Петербурге, вплоть до своей кончины в 1838 году. Должность начальника штаба Гвардейского корпуса с 1826 по 1849 год один за другим занимали генералы А.И. Нейдгардт, П.Ф. Веймарн и П.А. Витовтов. Важными и значительными лицами, несмотря на скромные чины, были адъютанты великого князя. Благодаря этим верным помощникам во всех делах он был всеведущим и вездесущим. Редко ошибаясь в людях, Михаил Павлович с особым чутьем подбирал офицеров себе в адъютанты, находя самых способных и преданных. Среди них наиболее часто упоминаются современниками Николай Михайлович Толстой и Яков Иванович Ростовцев, которые умели смирять суровый нрав великого князя и не боялись возражать, если он был неправ.
Император Николай I, наследник цесаревич Александр Николаевич и великий князь Михаил Павлович принимают ординарцев. Худ. А.И. Ладюрнер. Около 18451849 гг.
В воспоминаниях Степанова есть трогательная сцена после смотра в Михайловском дворце, когда Михаил Павлович разгневался на совершившего ошибку кадета и его прямых начальников: «В назначенный день приема ординарцев от всех военно-учебных заведений великий князь нашел, что все подходили дурно, кроме ординарца 1-го корпуса, которого очень похвалил. Продолжая свой осмотр, он приказал всем снять ранцы и живо опять надеть их (в то время обращалось большое внимание на быстрое снятие и надевание ранцев). Похваленный ординарец 1-го корпуса засуетился и перепутал ремни. Великий князь, уже недовольный, теперь прогневался, приказал арестовать ротного командира, батальонному объявить выговор и кадета не увольнять в отпуск, впредь до приказания.
Когда из штыковой комнаты, где происходил смотр, возвратились в покои, Н.М. Толстой доложил великому князю, что начальники 1-го корпуса не виноваты: они хотели заменить подошедшего на ординарцы кадета другим, и оставили только по распоряжению его, Толстого, и что, следовательно, не они, а он заслужил взыскание.
— Вы виноваты? Так извольте же и вы принять от меня строжайший выговор.
— С благоговением принимаю, выше высочество, но уж в таком случае дозвольте не делать взыскания с начальников 1-го корпуса.
— Нет, нет, все должны быть наказаны.
— Ваше высочество, если так, то осмелюсь просить вас уволить меня от инспектирования корпусов, потому что мои распоряжения не имеют цены в ваших глазах, и я у всех потеряю доверие.
— А-а!! Вам не угодно, так я вас увольняю… извольте… да не угодно ли вам будет выйти в эту дверь… извольте…
— Повинуюсь, ваше высочество, и выйду с тем, чтобы больше никогда в нее не входить.
— Очень рад, выходите, очень рад…
В это время Я.И. Ростовцев, который был тут же, подошел к великому князю и сказал:
— Ваше высочество, а мне в какую дверь прикажете выйти?.. Вы удалили Толстого, а так как я вполне ему сочувствую, и одного с ним мнения, то и я должен удалиться.
— О-о!! И вы туда же? Очень хорошо, извольте… выходите…
Не успели они выйти, как дверь растворилась, и Михаил Павлович бросается обнимать их и со слезами сознается, что погорячился; приказал ни с кого не делать взыскания, и кадета привести к нему обедать».[87]
Великий князь Михаил Павлович. Худ. Н.Е. Сверчков. 1850 г.
Другой случай, когда этот большой, сильный и мужественный, истинно русский человек и патриот, не мог сдержать своих слез, приводит командующий войсками Кавказской линии граф П.Х. Граббе: «Мне случилось выразить дух наших действий на Кавказе следующим девизом:
С блестящими от благодарных слез глазами великий князь Михаил Павлович кинулся меня обнимать».[88]
Великий князь, благодаря своему огромному росту, крепкому сложению, энергичному характеру и военной выправке казался человеком железного здоровья, хотя на самом деле это было не так. Он совершенно не щадил себя на службе, и наблюдавшие его лица поражались, как его хватало на такую напряженную деятельность. Ежедневные приемы начальников и адъютантов всего Гвардейского корпуса, разводы с церемонией, посещение военно-учебных заведений и полков, заседания в Государственном совете, председательство в артиллерийском и инженерном комитетах отнимали все его время и энергию. Участие во главе гвардии в двух тяжелых походах и смерть четырех дочерей также подточили его здоровье. К тому же, как мы помним, еще с молодости он был «страстным охотником курения». Все это приводило к истощению нервной системы и износу всего организма заядлого курильщика. Уже в 1835–1836 годах Михаил Павлович был вынужден начать лечение за границей, на водах, но оттуда вернулся до срока к своим служебным обязанностям. Император Николай I по этому поводу писал Паскевичу 12 ноября 1836 года: «Скорый приезд Михаила Павловича вместо радости нам скорее в горе, ибо он возвращается, не кончив своего лечения, мы все истощили, чтобы удержать его от сего намерения, но нрав его такой, что его трудно переспорить».[89]
