Штаб-офицер Артиллерийского училища в 1845–1849 гг.
Со 2-м Кадетским корпусом связаны прямо-таки суворовские выходки Михаила Павловича. Прибыв в корпус на Пасху, он христосовался со всеми преподавателями. Дойдя до магометанского муллы, он сказал и ему: «Христос воскресе». Мулла ответил: «Воистину воскресе». — «А! Признаешь!?» — сказал великий князь, и, проходя дальше по рядам, весело повторял: «Признает, господа, признает!» Так он дошел до состоящего при корпусе Дворянского полка, во главе которого стоял директор корпуса генерал Пущин. Вместо того чтобы похристосоваться, Михаил Павлович посмотрел Пущину в лицо и сказал: «Ты болен? Да, да, болен!» и, обернувшись к группе врачей, крикнул: «Господин Сольский, осмотри его, он болен!» Доктор в недоумении смотрел то на одного, тот на другого. Великий князь продолжал, ткнув пальцем директору в живот: «Да, да, я говорю, что он болен, смотри, он кадетской каши объелся, ему нужно непременно лечиться, ехать куда-нибудь на воды, что ли», и отошел, не похристосовавшись. Вскоре Пущин действительно уехал за границу, а его директорское место занял другой, поскольку в корпусе открылись беспорядки, а главное — недочеты казенных сумм, которые Пущин присваивал, обкрадывая кадет, жизнь которых и без того была спартанской.
Михаил Павлович часто беседовал с кадетами, шутил, многих знал по именам. Как-то раз после смотра, поговорив, кого погладив по голове, кого потрепав за ухо, великий князь приказал подать ему верховую лошадь, чтобы ехать во дворец. В ту же минуту кадет Покатилов подбежал к нему, встал на четвереньки и доложил: «Готово, ваше высочество, садитесь». Кадеты грянули хохотом. Великий князь легонько пнул шалуна ногой и со смехом сказал: «Пошел прочь, задавлю, не вынесешь!»
Во время одного из частых посещений Артиллерийского училища в 1833 году великий князь заметил в рекреационном зале только что повешенный свой портрет с надписью: «Основатель и благодетель училища». Он тут же приказал убрать портрет и гневно прибавил: «На будущее время не сметь вбивать здесь ни одного лишнего гвоздя без моего дозволения».
Кондуктор Главного Инженерного училища в 1833–1844 гг.
Личная скромность великого князя выражалась и в его шутках по поводу своих многочисленных наград. Как-то раз он по дороге неожиданно завернул в Пулковскую обсерваторию. Помощник директора, известный астроном В.Я. Струве пришел в замешательство при виде столь высокого гостя в полном генеральском мундире с орденскими звездами. Михаил Павлович с улыбкой сказал: «Вероятно, ты растерялся, увидев столько звезд не на своем месте».
М.Ю. Лермонтов во время своего пребывания в Л.-гв. Гусарском полку нередко по приказу великого князя попадал на гауптвахту за свои дерзости, как, например, за появление на службе с игрушечной детской саблей. После дуэли с Э. Барантом заступничество великого князя спасло Лермонтова от тяжких бед. Прочитав его поэму «Демон», Михаил Павлович пошутил: «Был у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли — духа зла, или дух зла — Лермонтова».
Довелось Михаилу Павловичу пообщаться и с Ф.М. Достоевским. В 1837 году этот пока еще безвестный юноша по воле своего отца поступил в Главное инженерное училище, но военная служба его тяготила. Как-то раз он должен был явиться на дежурство к великому князю. Представляясь грозному начальнику инженерной части и всех военно-учебных заведений, кондуктор Достоевский пропустил важнейшие слова «к вашему императорскому высочеству». Недовольный великий князь бесцеремонно сказал по адресу будущего великого писателя и умнейшего человека России: «Присылают же таких дураков!».
Вскоре после получения офицерского чина Достоевский вышел в отставку и целиком посвятил себя литературному творчеству. К концу 1840-х годов к молодому писателю уже пришла известность, но вряд ли великий князь знакомился с его повестями, скорее всего, даже ничего не слышал о них.
Портрет и автограф великого князя Михаила Павловича. 1830-е гг.
Из русских литераторов своего времени великий князь по-настоящему ценил Крылова и особенно Пушкина, любил беседовать с ним. Человек, далекий от литературы и просвещения, Михаил Павлович, однако, не мог не сознавать величины талантов и незаурядного ума великого поэта. Дневник Пушкина отражает разговоры его с великим князем как о пустяках, так и о проблемах общероссийского масштаба. 18 декабря 1834 года датирована следующая запись: «Утром того же дня встретил я в дворцовом саду великого князя. „Что ты один здесь философствуешь?' — „Гуляю“ — „Пойдем вместе“. Разговорились о плешивых. „Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают“. — „Государь Александр и Константин Павлович оттого рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело и волоса лезли. Нет ли новых каламбуров?' — „Есть, да нехороши, не смею их представить вашему высочеству“. — „У меня также их нет, я замерз“. Доведши великого князя до моста, я ему откланялся (вероятно, противу этикета)».[83]
Великая княгиня Елена Павловна. Худ. А. Граль. Около 1830 г.
В записи от 22 декабря того же года Пушкин фиксирует долгий, пересыпанный французскими словами и фразами разговор с великим князем в гостиной Хитрово. Собеседники коснулись неудачной хвалебной статьи о пребывании императора в Москве — «великий князь прав, а журналист, конечно, глуп», пагубности увеличения количества дворян за счет доступа в дворянскую среду представителям других сословий — «Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много». Пушкин защищал и ограждал от представителей низов старое русское дворянство как опору трона и залог спокойствия в стране, и с иронией говорил: «Вы истинный член своей семьи. Все Романовы революционеры и уравнители», на что Михаил Павлович не менее иронично отвечал: «Спасибо: ты меня жалуешь в якобинцы! Благодарю, вот репутация, которой мне недоставало». Описание вечера Пушкин заканчивает словами: «Разговор обратился к воспитанию, любимому предмету его высочества. Я успел высказать ему многое. Дай Бог, чтобы слова мои произвели хоть каплю добра».[84]
В отличие от государя, Михаил Павлович не был счастлив в семейной жизни. И он, и его жена Елена Павловна были людьми яркими, незаурядными, но слишком разными по характеру, интересам, и не могли найти общего языка. Бывало даже, что после очередной размолвки Елена Павловна жаловалась императору на своего грозного супруга, и Николай Павлович дружески утешал ее. Остроумный великий князь в год 25- летия бракосочетания сказал с горькой иронией: «Еще пять лет такой жизни, и наш брак можно назвать Тридцатилетней войной».
По наблюдению иностранного представителя в Петербурге, «…великая княгиня Елена, урожденная принцесса Вюртембергская и сестра герцогини Нассау, была очень красива, даже можно сказать, красива теперь (1839). Она весьма умна. Ей даже ставят в упрек, что она не всегда владеет своим остроумием и живостью, поэтому ее боятся».[85]
Действительно, Елена Павловна отличалась живым и непосредственным нравом, а также большой любовью к искусству и меценатством. Она принимала у себя многих писателей, поэтов, художников, словно окружала себя музами.
Великая княгиня Елена Павловна с дочерью Марией. Худ. К.П. Брюллов. 1830 г.
Кроме Михайловского дворца в Петербурге супруги владели Каменным островом и городом Павловском. Каменноостровский дворец часто посещал Пушкин, если гостил на соседних дачах, и хозяйка дворца всегда была рада поэту. Воинственный Михаил Павлович и на Каменном острове, в этом уголке отдохновения, был верен своим пристрастиям: в липовом саду он установил шесть орудий, захваченных в разных сражениях, в самом дворце, в бывшем кабинете, был устроен арсенал, в личных комнатах великого князя стояли под стеклом деревянные раскрашенные фигуры солдат разных полков.
