диморфными. Менее диморфными, чем гориллы, но более, чем гиббоны. Возможно, наш небольшой диморфизм означает, что наши предки-женщины жили иногда моногамно, а иногда в маленьких гаремах. Современные общества отличаются настолько, что Вы можете найти примеры, которые подтверждают почти любое предвзятое мнение. Этнографический атлас Мердока (G. P. Murdock), изданный в 1967 году, является смелой подборкой информации. Он описывает подробные сведения о 849 человеческих сообществах, собранные по всему миру. В нем мы могли бы надеяться подсчитать количество сообществ, дозволяющих гаремы, по отношению к количеству тех, которые навязывают единобрачие. Проблема с подсчетом сообществ состоит в том, что редко очевидно, где между ними прочертить линию или какие из них считать обособленными. Это делает трудным составление надлежащей статистики. Однако атлас прилагает все усилия. Из этих 849 обществ 137 (приблизительно 16 процентов) моногамны, четыре (меньше чем один процент) полиандричны, и внушительные 83 процента являются полигинными (у мужчин может быть больше одной жены). 708 полигинных сообществ разделены почти поровну на те, где многоженство разрешено по правилам общества, но является редким практически, и те, где это – норма. Если быть жестоко точным, то, разумеется, «норма» приписывает женщинам быть членами гарема, а мужчинам – стремиться к гарему. По определению, учитывая равное число мужчин и женщин, большинство мужчин остаются не у дел. Гаремы некоторых китайских императоров и оттоманских султанов побили самые высокие рекорды котиков и морских слонов. Все же наш физический диморфизм невелик по сравнению с тюленями, и также вероятно – хотя эти свидетельства оспариваются – по сравнению с австралопитеками. Могло ли это означать, что у лидеров австралопитеков были гаремы еще большие, чем у китайских императоров?

Нет. Мы не должны применять теорию невежественным способом. Корреляция между половым диморфизмом и размером гарема нестрогая. И физический размер – только один из индикаторов конкурентоспособности. Для самцов морских слонов размер важен, по-видимому, потому, что они завоевывают свои гаремы, физически борясь с другими самцами, кусая их или одолевая с помощью огромного веса подкожного жира. Размер, вероятно, имеет немалое значение и для гоминид. Но любой вид характерной власти, позволяющей некоторым самцам управлять непропорциональным количеством самок, может занять место физического размера. Во многих обществах эту роль играет политическое влияние. Положение друга руководителя – или, лучше, самого руководителя – повышает возможности человека: позволяет ему запугать конкурентов таким же способом, который эквивалентен физическому запугиванию большим самцом тюленя меньшего самца. Или огромное неравенство может проявляться в экономическом состоянии. Вы не боретесь за жен, Вы покупаете их. Или Вы платите солдатам, чтобы бороться за них от Вашего имени. Султан или император могут быть физическим слабыми, но, несмотря на это, они могут все еще обеспечить гарем, больший, чем у любого самца тюленя. Я выдвигаю аргумент, что даже если представители рода австралопитеков были намного более диморфными в размерах, чем мы, все же мы в своей эволюции, пожалуй, не далеко ушли от многоженства. Это, возможно, была только смена оружия, используемого в соревновании мужчин: от огромного размера и грубой силы к экономической власти и политическому запугиванию. Или, разумеется, мы также могли измениться в направлении более подлинного равенства полов.

Для тех из нас, кто с отвращением относится к половому неравенству, это – утешение надеждой, что от культурного многоженства, в отличие от многоженства грубой силы, довольно легко избавиться. На первый взгляд, это, кажется, случилось в таких обществах, как христианские (немормонские) общества, которые официально стали моногамными. Я говорю «на первый взгляд» и «официально», потому что есть также некоторые факты, что очевидно моногамные общества – не совсем то, чем они кажутся. Лаура Бетзиг (Laura Betzig)– историк с дарвинистским складом ума, и она обнаружила интригующие факты, что очевидно моногамные общества, как древний Рим и средневековая Европа, были в действительности скрыто полигинными. У богатого дворянина, или владельца поместья, возможно, была только одна законная жена, но фактически у него был гарем женщин-рабов или горничных, и жен и дочерей арендаторов. Бетзиг цитирует другие документы, что то же самое было верно для священников, даже для тех, кого считали холостыми.

Эти исторические и антропологические факты были отмечены некоторыми учеными как предположение, вместе с нашим умеренным половым диморфизмом, что мы эволюционировали в условиях полигинного режима размножения. Но половой диморфизм – не единственный указатель, который нам может дать биология. Другой интересный знак из прошлого – размер яичек.

У наших ближайших родственников, шимпанзе и бонобо, очень большие яички. Эти виды не полигинны, как гориллы, и при этом не моногамны, как гиббоны. Самки шимпанзе в период течки обычно совокупляются с больше чем одним самцом. Этот образец разнородного спаривания – не многомужие, означающее устойчивое соединение одной самки с больше чем одним самцом. Он не представляет собой простой пример полового диморфизма. Но это подсказало британскому биологу Роджеру Шорту (Roger Short) объяснение больших яичек: гены шимпанзе были переданы в поколениях через сперматозоиды, которые должны были бороться в соперничестве с конкурирующей спермой нескольких самцов в одной и той же самке. В таком мире имеет значение абсолютное количество сперматозоидов, и это требует больших яичек. У самцов горилл, с другой стороны, маленькие яички, но могучие плечи и огромная резонирующая грудь. Гены гориллы конкурируют через поединки между самцами и демонстративные угрозы в завоевании самок, что дает преимущество при последующем соперничестве спермы внутри самки. Шимпанзе конкурируют через представительство спермы во влагалищах. Поэтому гориллы декларируют половой диморфизм и маленькие яички, в то время как шимпанзе имеют большие яички и слабый половой диморфизм.