тела, например диаметр головы, ширину плеч, длину основных костей конечностей, и построить их кривые друг напротив друга, возможно, логарифмически преобразовав их по причинам, приведенным в «Рассказе Умельца». Мы также отмечаем существенные события в развитии, такие как первое появление лобковых волос или первый признак грудей и менструации у девочек и волос на лице у мальчиков. Это – изменения, которые составляют макророст, и мы измеряем их на временной шкале лет или месяцев. Наши инструменты не достаточно чувствительны, чтобы уловить ежедневные и почасовые изменения в теле – микророст – которые, суммированные за месяцы, составляют макророст. Или, как ни странно, они могут быть слишком чувствительными. Очень точные весы могли бы теоретически уловить почасовый рост, но слабый сигнал подавляется, натыкаясь на увеличение веса с каждой едой и уменьшением с каждым актом выведения. Акты самого микророста, все состоящие из клеточных делений, не оказывают непосредственного влияния на вес вообще и необнаружимы при грубом измерении тела.

Так действительно ли макророст – сумма большого количества маленьких эпизодов микророста? Да. Но также верно, что различные временные шкалы навязывают совершенно разные методы исследований и склад мышления. Микроскопы для рассмотрения клеток не приспособлены для исследования развития ребенка на уровне всего тела. И весы, и измерительные ленты не подходят для исследования размножения клеток. Эти две шкалы времени на практике требуют радикально различных методов исследования и особенностей мышления. То же самое можно сказать относительно макроэволюции и микроэволюции. Если эти термины использовать, чтобы показать различия в том, как лучше всего их изучать, у меня нет возражений против действующих различий между микроэволюцией и макроэволюцией. Я действительно не согласен с теми, кто придает этому довольно обыденному практическому различию почти – или более чем почти – мистическое значение. Есть те, кто думают, что теория эволюции Дарвина путем естественного отбора объясняет микроэволюцию, но в принципе бессильна, чтобы объяснить макроэволюцию, которая, следовательно, нуждается в дополнительном компоненте – в крайних случаях в божественном дополнительном компоненте!

К сожалению, этой тоске по небесному крюку была оказана помощь и поддержка реальными учеными, имевшими чистые намерения в таком деле. Я обсуждал теорию «прерывистого равновесия» ранее, слишком часто и слишком всесторонне, чтобы повторяться в этой книге (На мой взгляд, это – интересный эмпирический вопрос, на который, вероятно, будет 3 различных ответа в различных особых случаях, и который не заслуживает, чтобы его возвышали до статуса главного принципа.), поэтому я только добавлю, что ее защитники обычно продолжают предполагать фундаментальное «разъединение» между микроэволюцией и макроэволюцией. Это – необоснованный вывод. Никакого дополнительного компонента не нужно добавлять на микроуровне, чтобы объяснить макроуровень. Скорее, дополнительный уровень объяснений появляется на макроуровне как следствие событий на микроуровне, экстраполируемом на невообразимые отрезки времени.

Рассматриваемое различие между микро- и макроэволюцией подобно тому, которое мы встречаем во многих других ситуациях. Изменения на карте мира в течение геологического времени происходят из-за эффектов, суммированных более чем за миллионы лет, тектонических явлений, происходящих в масштабе минут, дней и лет. Но, как и с ростом ребенка, нет фактически никакого совпадения между методами исследований, которые используются в этих двух масштабах времени. Язык колебаний напряжения не годится для обсуждения работы большой компьютерной программы, такой как Microsoft Excel. Ни один здравомыслящий человек не отрицает, что компьютерные программы, какие бы они ни были сложные, полностью осуществляются благодаря скоротечным и пространственным системам переключений между двумя напряжениями. Но ни один здравомыслящий человек не обращает внимания на этот факт при написании, отладке или использовании большой компьютерной программы.

Я никогда не видел серьезных причин сомневаться относительно следующего суждения: макроэволюция представляет собой множество небольших частиц микроэволюции, соединенных непрерывной цепью в течение геологического времени, и она может быть обнаружена с помощью окаменелостей вместо генетических образцов. Однако могли иметь место – и я в это верю – главные события в эволюционной истории, после которых изменяется самая природа самой эволюции. Можно сказать, эволюционировала сама эволюция. Пока что в этой главе прогресс подразумевал отдельные организмы, которые становятся лучше в течение эволюционного времени, делая то, что делают особи, которые выживают и размножаются. Но мы можем также допустить изменения в феномене самой эволюции. Могла ли сама эволюция улучшиться, делая что-то – что эволюция делает – с течением истории? Является ли недавняя эволюция в некотором роде усовершенствованием ранней эволюции? Эволюционируют ли существа, чтобы улучшить не только свою способность выживать и размножаться, но и способность эволюционировать своей линии? Существует ли эволюция способности эволюционировать?

Я выдумал фразу «эволюция способности эволюционировать» в работе, опубликованной на слушаниях 1987 года Первой конференции по искусственной жизни. Искусственная жизнь была недавно придумана благодаря слиянию других дисциплин, в частности биологии, физики и информатики, основана мечтательным физиком Кристофером Лэнгтоном (Chrostopher Langton), который был редактором слушаний. Начиная с моей работы, но, вероятно, не из-за нее, эволюция способности эволюционировать стала очень обсуждаемой темой среди студентов и биологии, и искусственной жизни. Прежде, чем я использовал это словосочетание, идея была предложена другими. Например, американский ихтиолог Карел Ф. Лайем (Karel F. Liem) в 1973 году использовал словосочетание «предполагаемая адаптация» для принципиально нового челюстного аппарата рыб цихлид, который позволил им, как описано в их рассказе, так внезапно и взрывоподобно эволюционировать в сотни видов во всех Больших африканских озерах. Я должен сказать, предположения Лайема выходят за пределы идеи предадаптации. Предадаптация – это то, что первоначально развивается для одной цели и кооптируется для другой. Предполагаемая адаптация Лайема и моя эволюция способности эволюционировать выдвигают предположение, что она не только кооптируется для новой функции, но и высвобождает новую вспышку расходящейся эволюции. Я предполагаю постоянную и даже прогрессивную тенденцию к улучшениям в течение эволюции.

В 1987 году идея эволюции способности эволюционировать была несколько еретической, особенно для меня как предполагаемого «ультрадарвиниста». Я оказался в необычной ситуации, защищая идею, и в то же время, извиняясь за нее перед людьми, которые не могли понять, почему она нуждается в каких-либо извинениях. Теперь это очень обсуждаемая тема, и другие увлеклись ею дальше, чем я когда-либо предвидел, например, клеточные биологи Марк Кирхнер и Джон Герхарт (Marc Kirschner and John Gerhart) и эволюционный энтомолог Мэри Джейн Вест-Эберхард в ее авторитетной книге «Пластичность развития и эволюция».

Что делает организм хорошим при развитии, помимо обладания способностью к выживанию и размножению? Сначала пример. Мы уже столкнулись с идеей, что островной архипелаг является мастерской видообразования. Если острова расположены достаточно далеко друг от друга, чтобы допустить случайные миграции, но достаточно обособлены, чтобы предоставить время для эволюционного расхождения между миграциями, у нас есть рецепт для видообразования, которое является первым шагом к эволюционной радиации. Но насколько они обособлены? Как далеко это «достаточно далеко»? Это зависит от локомоторной силы животных. Для мокрицы разделение несколькими ярдами эквивалентно разделению многими милями для летающей птицы или летучей мыши. Галапагосские острова располагаются с промежутками, как раз подходящими для расходящейся эволюции маленьких птиц, таких как вьюрки Дарвина, не обязательно для расходящейся эволюции вообще. С этой целью, разделение островов должно быть измерено не в абсолютных единицах, а в единицах способности к путешествию, калиброванных в зависимости от разновидности животного, о котором мы говорим – как с ирландским лодочником, который, когда мои родители спросили его, каково расстояние до острова Большой Бласкет, ответил, «приблизительно три мили по хорошей погоде».

Из этого следует, что галапагосский вьюрок, уменьшая или увеличивая дальность своего полета в ходе эволюции, мог бы таким образом уменьшить свою способность эволюционировать. Сокращение дальности понижает шанс выведения новой расы потомков на другом острове. С этим покончим, это легко понять. Увеличение дальности имеет менее очевидный эффект в том же направлении. Потомки заселяют новые острова настолько часто, что нет времени для изолированной эволюции, прежде чем прибудет следующий мигрант. Впадая в крайность, птицы, дальность полета которых достаточно велика, чтобы