подтвердить эти слова. Как я сейчас докажу, кумулятивное наращивание сложной адаптации, такой как глаза, убедительно указывает на версию прогресса – особенно, когда связано в воображении с некоторыми из замечательных продуктов конвергентной эволюции.
Конвергентная эволюция также вдохновила кембриджского геолога Саймона Конвея Морриса (Simon Conway Morris), чья дерзкая книга «Объяснение жизни: неотвратимые люди в одинокой Вселенной» представляет аргументы, совершенно противоположные «случайности» Гулда. Конвей Моррис имеет в виду, что его заглавие имеет значение, которое недалеко от буквального. Он действительно думает, что перезапуск эволюции привел бы ко второму пришествию человека: или кого-то, чрезвычайно близкого к человеку. И для такого непопулярного тезиса он приводит вызывающе храбрые доказательства. Два свидетеля, которых он неоднократно вызывает, это конвергенция и ограничение.
Конвергенцию мы встречали снова и снова в этой книге, включая эту главу. Схожие проблемы вызывают схожие решения, не только дважды или трижды, но и во многих случаях, множество раз. Я думал, что был довольно экстремальным в своем энтузиазме по поводу конвергентной эволюции, но я встретил достойного соперника в лице Конвея Морриса, который приводит ошеломляющее множество примеров, многие из которых я не встречал прежде. Но если я обычно объясняю конвергенцию, прибегая к сходному давлению отбора, Конвей Моррис добавляет доказательство своего второго свидетеля, ограничения. Материалы жизни и процессы эмбрионального развития допускают только ограниченный диапазон решений отдельной проблемы. Учитывая любую специфическую эволюционную стартовую ситуацию, существует лишь ограниченное число готовых решений. Так, если два эксперимента перезапуска Кауфмана сталкиваются с чем-то вроде схожих давлений отбора, ограничения, связанные с развитием, усиливают тенденцию к поиску аналогичных решений.
Вы можете видеть, как квалифицированный адвокат мог использовать эти двух свидетелей в защиту смелой веры, что перезапуск эволюции, вероятно, будет, положительно сходиться на прямоходящем существе с большим мозгом, двумя умелыми руками, направленными вперед камерными глазами и другими человеческими особенностями. К сожалению, это случилось лишь однажды на этой планете, но я полагаю, что должен быть первый раз. Я, признаюсь, был впечатлен аналогичными доводами Конвея Морриса в пользу предсказуемости эволюции насекомых.
Среди определяющих признаков насекомых есть следующие: ясно сочлененный экзоскелет; сложные глаза; характерная шестиногая походка, при которой три из шести шагающих ног всегда находятся на земле и тем самым очерчивают треугольник (две ноги с одной стороны, одна с другой), который придает животному устойчивость; дыхательные трубки, известные как трахеи, которые обеспечивают приток кислорода к внутренностям животного через специальные отверстия (дыхальца) по бокам тела; и, чтобы закончить список эволюционных особенностей, повторное (11 раз независимое!) развитие высокоорганизованных общественных колоний, как у медоносных пчел. Все довольно необычно? Все уникально в большой лотерее жизни? Напротив, все конвергентно.
Конвей Моррис перебирает свой список, показывая, что каждая позиция не раз развивалась в различных частях животного мира, во многих случаях несколько раз, включая несколько раз независимо у самих насекомых. Если природа находит настолько легким развить составные части насекомости отдельно, не является невероятным, что вся совокупность должна развиться дважды. Я склоняюсь перед верой Конвея Морриса, что мы должны прекратить думать о конвергентной эволюции как о колоритной редкости, которая будет замечательной и восхитительной, когда мы ее обнаружим. Возможно, мы должны придти к тому, чтобы считать это нормой, исключения из которой являются поводом для удивления. Например, истинный синтаксический язык, кажется, уникален для одного вида, нашего собственного. Возможно – и я возвращусь к этому – это единственное, чего недоставало бы повторно развившемуся мозговитому прямоходящему?
В моей вступительной главе «Тщеславный взгляд в прошлое» я согласился с предостережением против поиска примеров, рифм или причин в эволюции, но сказал, что буду осторожно флиртовать с ними. Глава «Возвращение Хозяина» дала возможность промчаться по всему течению эволюции в прямом направлении и понять, какие примеры мы можем обнаружить. Идея, что вся эволюция была нацелена на создание Homo sapiens, была, конечно, благополучно отвергнута, и ничто из того, что мы увидели в нашем путешествии в прошлое, ее не восстанавливает. Даже Конвей Моррис утверждает только, что нечто приблизительно похожее на нашу разновидность животного является одним из нескольких исходов – другим, например, являются насекомые – который мы ожидали бы увидеть при возвращении, если бы эволюция запускалась повторно снова и снова.
Прогресс, основанный на ценностных суждениях, и свободный о них
Какие еще примеры или рифмы мы замечаем, если просматриваем наше долгое странствие? Действительно ли эволюция является прогрессивной? Есть, по крайней мере, одно приемлемое определение прогресса, при котором я бы его защищал. Я должен придать ему законченный вид. Для начала, прогресс может присутствовать в слабом, минималистическом смысле, без ценностных суждений, как предсказуемая экстраполяция в будущее тенденций прошлого. Рост ребенка является прогрессивным в этом смысле, какими бы ни были тенденции, которые мы наблюдаем в весе, высоте и других измерениях в течение одного года, продолжаемых в следующем. Нет никакого ценностного суждения в этом слабом определении прогресса. Раковый рост является прогрессивным точно в том же слабом смысле. А также и уменьшение рака под воздействием терапии. А что, тогда, не было бы прогрессивным в слабом смысле? Случайное, бесцельное колебание: опухоль немного растет, несколько сокращается, сильно растет, немного сокращается, немного растет, сильно сокращается, и так далее. Прогрессивная тенденция – та, в которой нет никакого реверсирования; или, если есть реверсирования, то их численно превосходит и перевешивает движение в господствующем направлении. В ряду датированных ископаемых прогресс в этом ценностно-нейтральном смысле означал бы просто, что вне зависимости от анатомических тенденций Вы видите, что переход от ранних звеньев к промежуточным непрерывен, как и от промежуточных звеньев к поздним.
Я теперь должен пояснить различие между ценностно-нейтральным прогрессом и прогрессом, основанным на ценностях. Прогресс в слабом смысле, только что описанный, является ценностно- нейтральным. Но большинство людей представляют себе прогресс как основанный на ценностных суждениях. Врач, сообщая об уменьшении опухоли под влиянием химиотерапии, объявляет с удовлетворением: «Мы делаем успехи». Врачи, в целом, не смотрят на рентген разрастающейся опухоли с многочисленным осложнениями и не объявляют, что опухоль прогрессирует, хотя легко могли бы. Это было бы основано на ценностях, но со знаком минус. «Прогрессивность» в человеческих политических или социальных делах обычно приписывается движению в направлении, которое говорящий считает желательным. При рассмотрении истории человечества мы расцениваем как прогрессивные следующие тенденции: отмена рабства; расширение избирательных прав; уменьшение дискриминации по половому или расовому признаку; сокращение болезней и бедности; улучшение общественной гигиены; уменьшение загрязнения атмосферы; улучшение образования. Человек определенных политических взглядов мог бы считать, по крайней мере, некоторые из этих тенденций основанными на негативных ценностях и с ностальгией тосковать по прежним временам, когда женщины не имели права голосовать или не допускались в клубный обеденный зал. Но все же тенденции еще прогрессивны более чем просто в слабом, минималистическом, ценностно-нейтральном смысле, присутствовавшем сначала. Они прогрессивны согласно некоторой точно определенной системе ценностей, даже если это не та система ценностей, которую Вы или я разделяем.
Удивительно, но прошло всего лишь сто лет с тех пор, как братья Райт впервые успешно совершили активный полет в аппарате тяжелее воздуха. История авиации с 1903 была явно прогрессивной и удивительно быстрой. Лишь 42 года спустя, в 1945 году, Ханс Гвидо Мутке из Люфтваффе преодолел звуковой барьер на истребителе Мессершмитт (
