метка, надо же! Просто потрясающе… Но, по правде говоря, я здесь не поэтому, мне надо передать вам кое-что.

– Что именно? – полюбопытствовала Амалия.

– Вы, кажется, нашли труп Натальи Георгиевны Севастьяновой, урожденной Лапиной, которую убили при загадочных обстоятельствах несколько лет назад… – медленно начал Зимородков. Амалия Константиновна кивнула, не сводя с него пристального взора. – Так вот… Помните, ее муж получил странное письмо из Ялты, и вы в одном из посланий попросили меня навести справки… Позавчера я наконец получил ответ от ялтинского полицмейстера. Не угодно ли вам взглянуть?

Амалия взяла из его руки донесение, написанное разгонистым полицейским почерком. Ей понадобилось прочитать его два раза, чтобы до конца уяснить его смысл.

– Нет, – вырвалось у нее, – этого не может быть!

В донесении сообщалось, что Наталья Георгиевна Лапина в настоящее время живет в Ялте, где пытается лечиться от туберкулеза, что здоровье ее находится в плачевном состоянии и ее лечащий врач, доктор Ферзен, не ручается за то, что больная дотянет до зимы. Сама Наталья Георгиевна за те четыре или пять месяцев, что находится в городе, не обращала на себя внимание властей, вела себя тихо и скромно и ни в каких предосудительных делах не замечена.

– Так… – произнесла Амалия, вновь обретая присутствие духа. – Стало быть, я ошиблась… И очень хорошо, потому что, если бы вы видели беднягу ее мужа, вы бы меня поняли. – Она умолкла. – Но чей же тогда труп был в трясине? Почему там нашли обрывки ее шали, ее туфли и, наконец, ее кольцо? Воля ваша, Александр Богданович, но тут какая-то мистика… – Она вздохнула. – Кстати, я же просила вас навести справки еще и о подруге, с которой переписывалась покойная… то есть теперь уже ясно, что вовсе не покойная госпожа Севастьянова. Вам удалось что-нибудь узнать?

– Пока нет, – ответил Зимородков с сожалением. – Но я задействовал моих знакомых за границей и думаю, что недели через две мы получим ответ.

– Две недели, две недели… – проворчала Амалия. Больше всего на свете она ненавидела ждать. – Дмитрий!

Слуга тотчас же показался в дверях.

– Степан Александрович сейчас в городе? Он никуда не уехал? Вот и прекрасно. Привези его сюда. И как можно скорее!

– Что именно вы намерены предпринять? – спросил Зимородков, когда Дмитрий удалился.

– Он имеет право знать, что случилось с его женой, – ответила Амалия. – Я полагаю… да нет, я почти уверена… Какие поезда сейчас ходят в Крым?

Амалии приходилось видеть, как люди, с виду беззаботные и совершенно здоровые, за считаные секунды, получив неблагоприятное известие, превращались в живые трупы. Видела она и другое – как преображались те, кто, казалось бы, потерял всякую надежду и внезапно вновь видел перед собою ее ослепительный свет. Но то, что произошло с Севастьяновым, было, конечно, что-то экстраординарное.

Минуту назад перед Амалией был совершенно потухший, потерявший всякий смысл в жизни человек. О да, он был молод, могуч, и по-прежнему ухоженные донельзя бакенбарды окаймляли его представительное лицо, но сторонний наблюдатель не преминул бы заметить, что все это лишь пустая оболочка, которая существует лишь по привычке, а настоящая жизнь давно покинула тело. Теперь же…

Степан Александрович смеялся, шутил, бегал по комнате, высказывал гипотезы одну фантастичнее другой, хватал кошку, которую принес с собой, сажал ее на диван, ссаживал с дивана на кресло, требовал, чтобы ему еще раз показали ответ полицмейстера… Он наполнил гостиную кипучей деятельностью, готов был немедленно отправляться за женой в Ялту, вот прямо сейчас, сию секунду, без вещей, безо всего…

Амалии с трудом удалось его образумить. Да, они поедут в Ялту. Но не сейчас, чуть позже, им надо собрать вещи, купить билеты, ведь поезда не ходят в Ялту каждую минуту… Конечно, они непременно увидят жену Севастьянова и наконец-то узнают от нее, что же произошло в ту ночь, когда она исчезла.

– Ах, и зачем я тогда послушал некоторых! – восклицал обрадованный известием муж. Его глаза лучились, на губах сияла улыбка, перед Амалией был совершенно преобразившийся, счастливый человек. – Ведь в письме же был ее почерк! Она писала мне письма! Не стала бы тетушка их втихомолку уничтожать, если бы они были от какой-нибудь самозванки! Но еще не поздно все исправить!

И Амалии пришлось уступить его нетерпению. Она наскоро отдала приказания Казимиру, который отчаянно зевал и тер глаза, велела Антоше как следует ухаживать за цветами в ее отсутствие, пообещала Зимородкову прислать ему телеграмму с объяснением всего, что произошло, и вот – легкая коляска опять мчит ее на вокзал, и опять она готова к дальнему пути. Только на сей раз ее сопровождает не верный рыцарь Антоша и не беспечный дядюшка Казимир, а самый счастливый человек на свете.

– Сударыня, вы вернули меня к жизни! – то и дело повторял он. – Если бы вы знали, что вы для меня сделали!

Севастьянов был бы невыносим, если бы не был так счастлив. В поезде он строил планы, что сделает для Натали, какие подарки ей приобретет…

– Мы уедем жить в столицу, – говорил Степан Александрович, – непременно в столицу. Довольно с нас провинциальной глуши… Настоящая жизнь может быть только в Петербурге! Я поступлю на службу, стану работать, Натали выздоровеет, и все будет хорошо!

Мужчина вертелся на месте, постоянно спрашивал у кондуктора, сколько станций еще осталось проехать, ходил взад-вперед по вагону – словом, не мог сдержать обуревающей его радости.

– Что вы знаете о Ялте? – спросил он у Амалии, когда все варианты подарков ненаглядной Натали были наконец исчерпаны.

Молодая женщина пожала плечами.

– Я знаю, что виноград там дороже, чем в Гельсингфорсе[40], – довольно сдержанно ответила она.

Но Степана Александровича не интересовали такие прозаические мелочи. Он был уверен, что Ялта – замечательный город, что юг Франции, который предпочитала Амалия, не идет ни в какое сравнение с крымскими красотами. Спутник нашей героини говорил, не умолкая, захлебываясь словами, стал даже цитировать каких-то поэтов… Все это было трогательно, но в конечном счете уже и начало раздражать Амалию, которая куда охотнее осталась бы сейчас наедине со своими мыслями.

Почему, почему она так ошиблась? С чего вдруг решила, что скелет в лохмотьях шали именно останки бренного тела Натали Севастьяновой, урожденной Лапиной? Шаль, обувь, кольцо…

«Черт возьми, – сердилась про себя Амалия, – да тут бы и сам Видок решил, что найденный труп – жены Степана Александровича! Скелет был определенно женский. И вещи…»

Да, баронесса сердилась. Потому что была всего лишь человеком, хоть и не таким, как все. И, как и все люди, даже те, что не походят на остальных, она не любила ошибаться и попадать впросак.

Наконец и утомительная поездка подошла к концу, путешественники прибыли в Ялту. Амалия хотела прежде всего найти гостиницу, но Севастьянов не желал ничего слышать. К Натали, только к Натали! Он купил по дороге огромный букет роз, забежал в ювелирный магазин, а когда вышел оттуда, приказчик проводил его до самого порога и несколько раз низко поклонился. Судя по всему, Степан Александрович определенно решил разориться.

Амалия отправилась в полицию и предъявила подписанное Зимородковым письмо, в котором местным властям рекомендовалось оказывать ей всяческое содействие. В полиции она узнала, что мадемуазель Лапина проживает в пансионе «Магнолия», но что ей, судя по всему, придется скоро оттуда съехать – хозяйка жаловалась, что женщина не платит уже несколько месяцев, да и ее болезнь отпугивает других жильцов.

Амалия не стала передавать эти подробности Севастьянову, но, когда он увидел грязное, запущенное здание «Магнолии», он и сам о многом догадался. У равнодушного толстого лакея они узнали, в какой именно комнате проживает Наталья Георгиевна, и Севастьянов, забыв все приличия, взлетел вперед Амалии по лестнице, как влюбленный мальчишка.

– Она последние дни с постели почти не встает, – сообщил лакей Амалии. – И кашляет, и кашляет… Известное дело – чахотка. Столько народу от нее мрет…