– А что доктор Ферзен? – спросила молодая женщина мрачно. Она сразу же вспомнила свои собственные скитания по санаториям в последнее время, и замечание пышущего здоровьем лакея ей не понравилось.
– А что доктор? – пожал плечами тот. – У нее денег почти не осталось, позавчера вон в ссудную кассу последнюю брошку заложила… Скоро хозяйка ее за дверь выставит, помяните мое слово.
«Хорошо, что Севастьянов не слышал его слов, – подумала Амалия, поднимаясь по лестнице. – Иначе… иначе даже письмо Зимородкова не помогло бы, а этому мордатому малому солоно бы пришлось».
Она сразу же увидела Степана Александровича. Тот стоял у отворенной двери комнаты, опустив букет и как-то неловко привалившись плечом к створке, и по его лицу Амалия сразу же все поняла.
– Это не она? – тихо спросила баронесса, подходя к Севастьянову.
Из комнаты донесся кашель. Мягко, но вместе с тем решительно Амалия отодвинула Степана Александровича в сторону и вошла. Глаза лежащей на кровати светловолосой женщины тотчас же обратились на нее, и в них Амалия увидела мелькнувший и тотчас же исчезнувший испуг.
– Здравствуйте, сударыня, – очень вежливо произнесла наша героиня. – Мы ищем Наталью Георгиевну Лапину.
6
– Я вас слушаю, – с вымученной улыбкой ответила женщина. Судя по лицу, ей было лет тридцать пять. – Что вам угодно?
– Это не она! – взвился Севастьянов. – Я же говорю вам… Некоторое сходство есть, но это не она! Я готов поклясться… Что же я, не знаю своей жены?
– А… – протянула женщина с непонятной интонацией. – Вот вы, значит, какой… Выходит, вы и есть Степан Александрович?
– Вот видите! – возмутился Севастьянов. – Она даже не знает, кто я! Это… это издевательство какое-то! Насмешка!
– Пожалуйста, не надо кричать, я плохо переношу шум, – тихо попросила больная и зашевелилась, поудобнее устраиваясь в постели. – Должна сказать, по письмам Наташи я вас примерно таким и представляла.
– По письмам Наташи? – Степан Александрович, казалось, не верил своим ушам.
– Моей сестры, – пояснила женщина с грустной улыбкой. – Она была вашей женой.
– Постойте! – вмешалась Амалия, у которой голова пошла кругом. – Вы… вы сестры?
– Единокровные, – уточнила больная. – Я старшая, она младшая. Отец наш… – Женщина вздохнула. – У него было несколько жен.
– И вы носите одинаковое имя и отчество?
– Да. Отец нас назвал в честь своей матери, которая рано умерла. И меня, и Наташу. Каждый раз, встречая новую женщину, он верил, что это навсегда. Только… только потом понимал, что все не так, и находил себе другую. – Наталья Георгиевна снова вздохнула. – Интересно, что с ним стало? Я не видела его… четверть века, наверное. Может быть, он уже умер, не знаю…
Она закашлялась, кашель перешел в настоящий приступ, тело больной стали сотрясать судороги.
– Подайте, пожалуйста… – она указала глазами на платок, и Степан Александрович, спохватившись, передал его ей.
Амалия вошла в комнату и затворила дверь.
– Значит, именно вы писали мне письма от ее имени с просьбой о деньгах? – спросил Севастьянов.
Больная грустно улыбнулась и кивнула.
– Да. Сознаюсь, это было нехорошо, но… Мне пришлось нелегко, банк лопнул, и я потеряла все свои сбережения. Квартиру в Париже пришлось продать…
– Постойте, – вмешалась Амалия. – Получается, что… Значит, вы – Дельфина?
«Дельфина, Эльвира, мадам Лорансен, фрау Патт… – пронеслась в голове Амалии череда имен. – И как же я не сообразила, что patte по-французски – лапа? Как не догадалась навести более подробные справки о родственниках Натали?»
Больная кивнула, не сводя глаз с молодой женщины, стоявшей у двери.
– И вы жили в Париже еще в прошлом году?
Снова кивок.
– Все ясно, Степан Александрович, – проговорила Амалия. – Вот почему Любовь Осиповна утверждала, что видела в Париже вашу жену. Она видела ее сестру, которая быстро проехала мимо, и приняла ее за Натали. Да, вот теперь все ясно…
Но на самом деле ничего еще не было ясно.
– Скажите, вы переписывались с вашей сестрой? Дело в том, что она исчезла. И мы… мы нашли ее тело.
– В воде? – спросила Наталья Георгиевна.
– Откуда вы знаете? – поразился Севастьянов.
Больная отвернула лицо к стене и тихо проговорила:
– Она мне снилась. Несколько раз. Я видела, как Наташа тянет ко мне руки откуда-то из-под воды, и лицо у нее было такое белое… Когда сон приснился мне первый раз, я поняла, что ее больше нет в живых.
Женщина всхлипнула и вытерла слезы. Степан Александрович стоял, сжимая в руке букет, и по его лицу Амалия видела, что он не на шутку потрясен.
– У вас нет вазы? – спросила баронесса, оглядываясь. – Для цветов… Ну ничего. Степан Александрович, сходите, попросите вазу… И скажите хозяйке «Магнолии», что ей заплатят.
Севастьянов кивнул и вышел. Амалия присела на шаткий стул возле постели.
– Он на меня сердится? – робко спросила больная. – Честное слово, если бы мне не было так плохо, я бы никогда не стала ему писать. Но у меня чахотка. Все началось, когда я выпила холодный лимонад и потом танцевала на ветру…
Амалия вспомнила, как, читая ее письма, невзлюбила сытую, ограниченную, расчетливую содержанку, которая их писала. И вот сейчас женщина была перед ней, и Амалия видела, что она умирает. И ей стало стыдно своих мыслей, стыдно своей тогдашней злости. Она не имела никакого права ее судить. Она не имела никакого права судить кого бы то ни было, потому что… потому что неизвестно, что бы сама делала, если бы оказалась на ее месте, как неизвестно, сумела ли бы удержаться от искушения. Наталья Георгиевна кашлянула.
– Полиция расследует смерть вашей сестры, – тихо сказала Амалия. – Мы думаем… то есть полиция думает, что она как-то связана еще с одним убийством, которое произошло в тех местах. Скажите, у вас сохранились письма Натали? Особенно последние. Может быть, в них мы найдем какую-то информацию, которая поможет нам понять, почему она погибла. Надежда, конечно, хрупкая, но… больше у нас ничего нет.
Больная кивнула.
– Я понимаю. И я бы очень хотела помочь. Если вас не затруднит, сударыня… Там, в столе, небольшая шкатулка. Я многие письма уничтожила, когда уезжала из Франции, но не ее. Письма Наташи все там, хотя я не помню… не помню ничего особенного. Но, может быть, вы и впрямь сумеете что-то отыскать?
7
Вновь течет за окном переменчивый пейзаж, деловито постукивают колеса поезда. Амалия листает пожелтевшие странички…
«Ах, если бы ты видела местное общество! Купчики в сапожищах, мелкие чиновники, рассыпчатый доктор Станицын, который всегда разговаривает так игриво, словно ему лет двадцать… Даже не с кем завести приличный роман. И бывшая невеста моего мужа, которая всегда так любезна, которая всегда источает такой яд и которая всегда так плохо одета…»
Не то.
«Теперь буду отправлять почту, минуя местного почтмейстера. По-моему, он любит заглядывать в чужие письма. Представь себе, только я написала тебе о том, что жена градоначальника дурно говорит по- французски, как она стала со мной очень холодно общаться и упомянула что-то о моем образовании. Не обессудь, если я буду отвечать тебе не сразу…»