народа партия потеряла доверие страны, ее пребывание у власти стало возможно лишь при наличии чудовищного полицейского нажима на народ
Но в дни Ленина большевики еще не успели показать свою полную несостоятельность и народ верил им больше, чем нам. Сочувствие населения было на стороне красных, нас, белых, поддерживала лишь сравнительно небольшая группа интеллигенции в городах и казачество. Международная обстановка с окончанием войны также изменилась не в нашу пользу, причем эта эволюция шла очень быстрым темпом. Некоторые иностранные державы, в частности Франция, уже в 1919 году вступили в сношения с большевиками, ведя секретные переговоры о ликвидации национального движения в России. Поданным, имевшимся у меня в распоряжении, поборниками подобного направления курса политики Франции были се представители в Сибири, высокий комиссар граф Маргель и командующий союзными войсками в Сибири генерал Жанен. Их отношение к адмиралу Колчаку и отношение Франции к генералу Врангелю достаточно показательны, чтобы требовалось еще искать каких-то дополнительных доказательств в подтверждение их враждебных чувств к национальной России.
Фактическая обстановка после падения Омска и разгрома Сибирской армии, как внешняя, лишившая меня возможности иметь необходимое для борьбы снабжение, так и внутренняя, не оставляла никаких иллюзий в отношении возможности продолжения борьбы в Забайкалье. Необходимо было решить, что делать: или продолжать сопротивление наступавшим красным в Забайкалье, или искать новую базу.
Все наличные данные и обстоятельства были мною тщательно взвешены и привели меня к решению уйти в Монголию, в Ургу, где я имел уже достигнутое взаимопонимание с правительством Богдохугухты, несмотря на все препятствия, которые чинились мне при этом представителями старой дипломатии, оставшимися на местах прежней своей службы и пользовавшимися еще некоторым влиянием в силу прежнего своего служебного положения. Беспристрастно говоря, мне пришлось, ведя борьбу с большевиками, с не меньшим упорством бороться с представителями отжившей российской бюрократии, как в лице старых администраторов, так и в лице большинства наших дипломатических представителей за границей. Как тс, так и другие решительно отметали революцию, которая их ничему не научила, и являлись апологетами чистой реставрации старого строя, не допуская никаких отклонений от его принципов даже в период революционной борьбы с коминтерном. Характерным показателем, подтверждающим правильность высказанного, могут служить советские журналы «Новый Восток», статья «Японский империализм», «Тихий океан» за 1934 год, № 2, и книга «Атаман Семенов и Монголия», в которых фигурируют документальные данные, добытые из захваченного большевиками архива Омского правительства, о доносах на меня в Омск с усилиями очернить мои действия и придать им характер полной безответственности.
Мое решение перенести борьбу с большевиками на территорию Монголии подкреплялось еще тем обстоятельством, что с эвакуацией чехов из Сибири материальная помощь национальному движению была полностью прекращена, а передача чехами российского золотого запаса большевикам ставила это движение в совершенно безвыходное в смысле его финансирования положение. Кроме того, у себя в тылу я имел опасного врага в лице китайского империализма, возросшего в Маньчжурии под эгидой маршала Чжан Цзо- лина. Для противодействия его политике в Маньчжурии мне пришлось вступить в особые отношения с некоторыми из подчиненных ему генералов, среди которых я нашел горячих сторонников моей идеологии в вопросах борьбы с коммунизмом и реставрации монархического строя в Китае. Уже тогда, в 1919–1920 годах, многие из передовых маньчжур понимали, что восстановление императорской власти в Китае является единственной возможностью благополучно ликвидировать тот хаос, который когда-то заварил доктор Сун Ятсен и с которым сами китайцы до сего времени не могут ничего поделать. Между тем коммунисты, всегда стремящиеся использовать противоречия буржуазного строя в интересах мировой революции, не преминули извлечь для себя все возможное из китайской неразберихи, и три принципа доктора Суна, ярко окрашенные в красный цвет, были использованы ими для пропаганды революционных идей китайским политическим деятелям и массам населения.
Идея организации борьбы с коммунизмом в международном масштабе явилась у меня с первых же шагов моей деятельности на политическом поприще и была вызвана действиями самих большевиков, которые, едва захватив власть на Дальнем Востоке и в Сибири, сейчас же привлекли военнопленных и китайцев в ряды Красной армии, создавая из них так называемые «интернациональные* части.
Для противодействия красной пропаганде в Китае я Задумал привлечь к делу борьбы с коминтерном представителей китайской общественности, и лучшие генералы армии Чжан Цзо-лина примкнули к проектируемому мною плану. Первым поддержавшим мою идею объединенной борьбы России и Китая против коминтерна был светлой памяти покойный ныне генерал Чжан Куй-ю, который был умерщвлён впоследствии Чжан Цзо-лином. К нам примкнул и генерал Гын Юй-тин, также казненный в Мукдене. Наиболее длительное и активное содействие мне в борьбе с красным злом было оказано генералом Чжан Хай-пыном, ныне маршалом Маньчжурской империи.
Помимо военных, мне удалось заручиться содействием и сочувствием многих общественных деятелей, ныне занимающих выдающиеся посты в молодой Маньчжурской империи. К числу этих лиц относятся: г. Ло Чжуюй, г. Тонн, г. Се Чжеши и знаменитый ученый г. Каи Ю-вей. Содействие и расположение перечисленных лиц укрепляло меня в неизбежности конечного торжества Белой идеи, тем
Итак, невозможность продолжать борьбу на родине вследствие отсутствия поддержки со стороны уставшего от войны населения, вследствие прекращения возможности иметь нужные для борьбы ресурсы, наконец, вследствие необеспеченности коммуникации по КВЖД поставили меня перед необходимостью перемещения базы борьбы с коминтерном с российской территории в Монголию.
Кадр монгольской армии в Забайкалье мною уже был создан и состоял из Азиатского корпуса под командой генерал-лейтенанта барона Унгерна. Был также заготовлен некоторый запас вооружения для развертывания новых формирований в Монголии. Все работы по подготовке Азиатского корпуса к походу в Монголию пришлось держать в строгой тайне, и о задуманном мною плане знал ограниченный и особо доверенный круг лиц.
Идею этого движении полностью разделял духовный глава Внутренней Монголии Богдо Наинчи хутухта, который агитировал среди монголов за поддержку моего плана. Впоследствии китайцы жестоко отплатили ему за эту поддержку: будучи обманным образом завлечен китайцами к себе, он был расстрелян ими без всякого суда. В осуществлении моего плана близкое участие принимал и представитель княжества Хамба, который одновременно являлся и посланцем ко мне Далай-ламы, а со многими прочими представителями теократической власти в Монголии, Тибете и Сииьцзяне было достигнуто взаимное понимание.
Самое трудное было обеспечение финансовой базы похода и существования корпуса в Монголии в первое время, до занятия им Калгана. С занятием этого пункта монголами мы включили в наше движение крупные китайские группировки, имевшие своей целью реставрацию монархического строя в Китае. Монголия же должна была приобрести полную политическую самостоятельность и искать союза с Китайской империей для совместной с нами борьбы с коминтерном. В финансовом отношении Азиатский корпус был снабжен, конечно, недостаточно, но я не мог отпустить в распоряжение барона Унгерна более семи миллионов золотых рублей.
Обстановка последних дней моего пребывания в Забайкалье была настолько тяжела, что предполагаемое движение Азиатского корпуса необходимо было тщательно скрывать не только от красных, но и от штаба армии. Тем не менее удалось сделать все, что было возможно, при ограниченных наших ресурсах и при тех труднопреодолимых пространствах, которые отделяли нас от руководящих центров ламаистских владык, с сохранением полной тайны. В интересах той же маскировки истинных целей движения после выхода последних частей корпуса из пограничного района Акша-Кыра я объявил о бунте Азиатского
