сновидящего такого нет. Он без помощи и поддержки. Точка сознания такого «воина» сдвинется в неправильное положение. Он станет холодным, отчуждённым, безразличным, отстранённым, безжалостным. Близкие ему люди и родные окажутся чужими. И это вслед за эмоциональным оскуднением и аутизмом — весьма серьёзный симптом! — положит начало психического заболевания — шизофрении и глубокой депрессии… Наш «воин» этого не заметит и отследить коварное движение сознания не сможет!
Здесь очень много тонкостей. А главное требуется чувствовать и знать, что хочет Дух.
Я имел ошибочный подход в начале практики, но Бог научил и вразумил меня. Параллельно я начал работать с раскрытием сердечного центра, с молитвой — это спасло меня.
Воспоминание — многослойная сложная работа. Я усовершенствовал эту методику, исходя из современных приёмов духовной работы.
Пересмотр даёт нам очень высокий уровень и качество осознания. Вы почти готовы к полёту… У вас в руках копия вашей жизни — документ или билет, по которому вы после смерти сможете миновать хищный клюв рокового Орла. Это билет для пропуска в иные миры с полным сознанием и, в конечном счёте, для сохранения своей жзини. Однако, если пересмотр выполнен не верно, старуха в чёрном — ангел смерти, может придти к вам в сон и подсказать нечто тайное, или посмеяться над вами, вернув вам вашу бумагу…
И всё-таки путь, если он — Путь, должен вывести меня к Свободе. К Свободе и Любви! Нам двигаться по-другому никак нельзя.
Как не спешил я рассчитаться со своим прошлым, чтобы стать свободным, будущее накатывалось на меня. Без Духа нет игры, и сам Дух помогал мне возвращать старые долги…
В Киев! (сон в ночном поезде)
Я когда-то был в Киеве…
Звенит гитара Джипси Кинга. Она бряцает, она рвёт струны моей души. Она выдёргивает жилы из моего сердца. Моё сердце то ликует, прыгает, то трепещет, тоскует и щемит. Оно жаждет свободы. Оно просит любви…
Сознанию подвластно всё. Сжимаю время. Я возвращаю время назад, прокручивая киноплёнку жизни. Мчусь стремительно в не своё и уже моё прошлое. В Мексику! В то самое место к утёсу возле ущелья, где ещё стоит беспомощный, жалкий и растерянный Карлос и провожает глазами партию магов дона Хуана, улетающих в бесконечность и покидающих эту землю навсегда…
Сгустился вечер. Торжественно замерла южная природа. Я стою невидимый за выступом огромного валуна горной породы и тоже пристально вглядываюсь вверх. Маги — светящиеся сферы — медленно выстраиваются в ряд. Вот они образуют журавлиный клин в небе…
Моё сердце разрывается от одиночества, тоски и любви. Ах, как больно бьют по мне гитарные струны! Вот оранжево—жёлтые шары разворачиваются в пол-оборота, чтобы сделать прощальный круг над землей.
И там, в их птичьем клину, среди вспышек света, я замечаю один незанятый интервал. Понимаю, что мне необходимо обязательно успеть. Ведь это пустое место предназначено для меня. И пока маги торжественно дрожат и мерцают огнями свеч вдали мексиканского неба своего последнего полета, я снова сжимаю время. Время, вперед!
В моих руках оказывается телефонная трубка, из которой слышится живой голос моей дочери. Моей уже почти взрослой дочери, которую я до сих пор так и не знаю. Я разговариваю всё ещё с той покинутой несмышлёной удивленной малышкой. «… Папочка, тапочки…»
Тогда после тяжелого окончательного разрыва с женой в большом городском киевском парке я обернулся в последний раз на своего ребёнка. Дочурка сидела в складной коляске, лицо её было не по годам сосредоточенное, серьёзное, взрослое, словно она что-то осмысляла, но по-прежнему личико выглядело очень милым, симпатичным и родным. Падали охапки больших жёлтых листьев, словно опахала. В чистом осеннем украинском воздухе стояла надрывная грусть.
Лишив в дальнейшем дочку внимания, любви, заботы, я тем самым вырвал из неё остриё духа. Так рекомендовал мне дон Хуан. Но это неправильно! Я не залатал дыру в своём энергетическом коконе, а подавил, спрятал глубже боль разлуки и свою отцовскую любовь к дочке.
В трубке телефона: «Да, приезжай… мы встретим тебя с мамой…» Не называет папой. Конечно. Здрасте, через много лет. Папа объявился.
Чужая сторона. Сейчас и вовсе заграница…
В руках оказывается билет в славный город Киев. И застучали колеса. И в этом стуке я вновь слышу гитарный ритм. Он едет за мной. Рвут, теребят в завораживающем ритме струны цыгане. Их звуки перекатываются по рельсам и отдают под спину гулом колёс—ударных. «Тэн-тэд, тэн-тэд…» Музыка жизни продолжается во мне и вокруг. Она тревожит и будит воспоминания. Кажется, этим ребятам доподлинно известно, что такое настоящая тоска, грусть и любовь…
Ошибки. Лихие повороты судьбы. Срывы. Долги. Я вытанцовываю зигзаги своего прошлого. Счета должны быть закрыты. Мне надо спешить. Ведь там, в пустынно-кактусной Мексике, продолжают свой прощальный вираж маги…
Сон в ночном вагоне. Моя точка сборки легко раскачивается.[6] Очередной качок и я — в осознанном сне! Просто вышел, тихо выплыл из поезда, оставив в нём покачивающееся тело и пошёл колобродить. Я иду, потерянный и одинокий, а за мной следует моя печаль и всё та же гитарная музыка. По украинской нехоженой сновидной территории.
Потом наблюдаю сложный сюжетный монтаж кадров, состоящий из комбинации прошлого и будущей встречи. Я и моя дочь. Я встретил свою неприкаянную брошенную много лет назад малышку одну, без мамы. Она не плачет. Она просто смотрит на меня смышлёно и всё-всё понимает. Знаю, что я должен снова её удочерить, прижать, приласкать, поцеловать и вновь обрести. Но одновременно осознаю, что уже не смогу это сделать. Слишком поздно. Мне надо уезжать надолго, насовсем, навсегда. Ничего уже не вернуть, не возвратить. Поздно. Просто увидеть в последний раз. Моё сердце тоскливо и раскаянно сжимается, как побитая хозяином, виноватая собака. Я всматриваюсь в дочкино лицо и, вдруг, вижу, что на самом деле это не она, а я сам, только такой же маленький, её возраста. Все родственники одно время в один голос говорили, что дочь сильно похожа на меня. Это я тогда потерял и бросил себя самого! Боль разрыва обжигает меня, и я просыпаюсь в отчаянной тоске под стук колес и тихих, душевных гитарных ритмов.
Подъезжаем к Киеву… Перрон. Цветы. Официальные сухие поцелуи в щёки. Дочь Аня почти с меня ростом. Обыкновенные, какие-то будничные разговоры. «А у вас тепло… А ты не постарела (жене)… Как ты подросла (дочери)…» И приблизительно тоже самое в ответ.
Летнее открытое кафе. Шампанское. Жареные куры—гриль. Моя бывшая жена и впрямь не изменилась. Больше десяти лет не виделись. Или так кажется. Тайком наблюдаю за дочкой. Аня подчёркнуто доброжелательна ко мне, но чуть капризна с мамой. Потом я у них дома. Чай, торт, телевизор. Моя внутренняя музыкальная тональность остаётся прежней. Внутри: ностальгия, гитара, надрыв, нежность прикосновения к прошлому, юность, зовущие к любовному прощанию струны…
Внешне спокоен, разговорчив, будничен. Неожиданно за небрежным разговором узнаю, что дочь после нашего с женой развода действительно оказалась одна, даже без мамы. У бабушки с дедушкой. Совсем, как я в своё время! Её мама (моя бывшая жена) выходила замуж повторно, и дочь моя мешала новому браку…
Погружаюсь глубже в печаль. Сон в поезде как всегда точен. Прячу выступающие слёзы в глазах за смехом над чем-то комичным, идущим по телевизору. Нагваль Хулиан — учитель дона Хуана — делал наоборот, он скрывал свой смех над молодым и наивным учеником под фальшивыми рыданиями.
А мою внутреннюю гитарную музыку заело, как старую пластинку на одном месте. И вынесло на другую звуковую дорожку. На экране телевизора показывали клип Ирины Салтыковой, и лилась и проникала
