представить единый образ, который разыгрывают целых четыре посторонних человека. В итоге они являют себя одновременно и у воспринимающего «едет» точка сборки. В самом деле, стоит нам познакомиться с человеком, как мы, выхватывая 3–4 характерные черты его образа при начальном наблюдении, и в дальнейшем при общении с ним, поглощённые собой, не обращаем на его внешность никакого внимания. Эта манера автоматически переноситься в сон. И кого мы только не принимаем за наших знакомых и родных у себя в сновидении. Этим активно пользуются так называемые лазутчики.

Психоанализ — это медитация вслух в присутствии другого человека, это сновидение детства наяву…

Изначальной энергией сознания наделяют ребёнка родители. Это есть количество света в его точке сборки. Однако его сущность заключается в духовном центре, которым его наделяет сам Бог!

Люди, непознавшие Бога, не могут быть счастливы. Духовная любовь есть смысл человеческой жизни.

Сердце — начало всего. Когда оно бесчувственно, — всё вокруг пусто и мёртво! Оживает сердце и всё начинает играть в радости и жить, открываются энергоцентры, ходят токи по телу, вершатся умопомрачительные внеземные путешествия. Духовное сердце — хозяин сновидений. Блаженство, любовь, счастье…

Стою внутри церкви подле колонны. Полумрак обволакивает позолоту украшений и сгущается по углам, загоняя туда тайну. Огоньки маленьких свечек разбросаны в пространстве. Справа на полу стоят гробы с покойниками — отпевание. Продолжается служба. Людей мало. Жалобное пение девичьего тонкоголосья попеременно с мужским одиноким речитативом приближают меня к себе самому.

В предощущении чудесного вспомнил почему-то о нагвале Розендо (недавно перечитывал Кастанеду), который запер своих учеников в шкаф. Дал команду своему союзнику сместить их точки сборки в другой мир. Но коварный союзник, соединив энергии подопечных нагваля, забросил их вместе с физическими телами в невообразимую далёкую неизвестность. Нагваль Розендо открыл шкаф — там было пусто…

«… Отче наш. Иже еси на небесех…» — тянет священник. Протяжный хор подхватывает и смещает мою точку сборки в сторону лёгкой печали. Мне стало грустно от того, что знания магической линии дона Хуана оказались блефом и обманом… А нагваль Себастьян хоть и работал в церкви, но внутренне презирал её и Бога.

Мой двойник, оставаясь в теле, осторожно, тайком стал вышагивать куда-то глубже внутрь меня. Он стал вышагивать в любовь! На душе оттаяло, сделалось сладостно, умиленно, восторженно. Я стал пить небесный нектар. Во мне открылся поток ответной сердечной благодарности. Жизнь моя, судьба, как я благодарен вам, что вы открываете мне столько тайн! Господи, как мне ответить тебе за то, что ты спускаешь, осыпаешь меня несметными дарами, что ты дал мне великий смысл жизни! Бог, тебя так много, тебя бесконечно много, блаженство твоё неисчерпаемо! Моя жизнь стала великим захватывающим и бесконечно интересным духовным приключением и путешествием внутрь себя!

Незачем было что-то выдумывать, но я расфокусировал взгляд и «сел» на молитвенный звук — точка сборки сдвигалась! Этот звук, ритм действуют волшебным образом. Я обнаружил ключ к тайной позиции! А что творит полумрак! Я посмотрел на покойников. Стояло три гроба. Покачивающиеся блики теней от свеч, разреженные плотные клочки воздуха, насыщеные запахом и невидимым дымком ладана, трогали и будили лежащие тела, оживляя их лица. «Да они не умерли! — осенило меня. — Они просто спят. Они притворились умершими! Это такая игра. Эта жизнь такой абсурд, глупость и игра!» Один покойник стал недовольно морщить лоб, ему снится плохой и беспокойный сон. Другая старуха — усталое лицо — только что мирно заснула. Устала от жизни и заснула. «Живые покойнички—то!» — рявкнул мерзко кто-то над ухом (ну вот, без беса никак не обойтись. Он-то, подлец, и сдвигает точку сборки дальше).

Лица мертвецов в гробах явно меняли мимику. Контуры тел стали размытыми, они зашевелились. Пение, на котором я «сидел» стало гулким, раскатистым. Огни свеч насыщеннее, они росли, превращались в большие многоцветные шары, переливающиеся друг в друга. Молитвенный голос обратился резким и стал звенеть «по краям». И одновременно я увидел всю глупость и абсурдность происходящего, какие могут быть только в самом беспечном сне. Будто кто-то наверху навёл ручку настройки изображения и поменял перспективу восприятия. Я увидел, что от лежащих в гробах людей ничего не осталось: ни сознания, ни энергий, ни точек сборок. Они перестали быть людьми. Это были пустые грубые затвердевшие холодные оболочки. Двойники умерших остались в своих квартирах, а один даже был на прежней работе. Не было никакой разницы между тем, что безжизненным составом лежит в гробах, и самими гробами. Всё вместе правильнее было бы назвать вещью, предметами. А они, родственники умерших, стоящие подле, ещё живые люди, относились по инерции к покойникам очень серьёзно как к ещё живым. К ним, как к живым, они направляли всё своё внимание: печаль, молчаливые чувства потери и даже продолжающейся заботы (!), которая выражалась в бережном разглаживании складок похоронной материи. Парадоксальность, несоответствие, глупость и абсурдность такого отношения, чрезмерно торжественного внимания живых людей к уже неодушевлённым бесполезным и ненужным вещам достигло гротеска. Такое возможно только во сне! «Да, это и есть сон!» — осознал я. Я попал в сновидение наяву! И как часто бывает во сне, я не мог долго оставаться на одном месте. Всё во мне беспокойно задвигалось, и я сам пришёл в движение — движение из яви в сон жизни.

Я вышел из церкви и прошёл мимо нищих, стоящих с протянутыми руками. Они все притворялись, они играли роли нищих! Я полностью отдавал себе отчет, что нахожусь в привычном физическом обыденном мире, и в то же время был одновременно во сне. В сновидении наяву! Я ощущал и видел, что всё вокруг сон. Но и я сам себе снился! Свернул за угол дома недалеко от церкви и по инерции чуть не налетел на человека, которого мгновенно узнал. Он тоже был похож на просящего милостыню — держал руки чуть вытянутыми перед собой. Но он не просил. Он смотрел на руки, потом в сторону и снова на руки, взгляды наши встретились. Этим человеком был — я! Мой дубль! Это был я прошлый.

Какая-то очень быстрая свёрнутая эмоция—мысль на секунду застыла, потом подтолкнула меня к двойнику, чтобы его обнять. Пожалеть простить своё прошлое, отпустить навсегда. Это был порыв— прощение, порыв—грусть. Я начал движение, чтобы обнять самого себя прошлого и простить. Однако чувство очевидной смертельной опасности и риска в кладовой памяти запоздало начало шевеление. Из глубины подсознания пробились и стали коротко пульсировать сигналы — успеть быстро что-то вспомнить, прежде чем я обниму своего двойника…

В это время прохожие видели, как я сделал резкий шаг вперёд, неповоротливо, неловко подскользнулся (была зима), взмахнул руками, потерял равновесие и упал. Но для меня всё было по- другому. В последний миг перед объятием с двойником, я услышал в себе грозный предостерегающий и решительный голос дона Хуана: «Маг, встретивший себя самого, свой дубль — мёртвый маг!» Но было поздно. К сложной эмоции грусти, прощения, сожаления, расставания и ностальгии успело добавится чувство самоуничтожения, отчаянной потери себя, трагически непоправимой катастрофы от слияния со своей же, но смертельно несовместимой энергией моего двойника.

Я уже обнял свой дубль, на мгновение замер в ожидании смертельного мощного электрического разряда, потерял равновесие, упал и вышел из сновидения наяву…

Я схватил воздух, потому что это был не мой дубль, а мираж, фантом, призрак, сдвиг точки сборки, состоящий из моего прошлого. Который уже давно, утратив всю свою силу, чуть качнувшись, растаял.