подряд ходокам, какие только носят им найденное в Зоне добро. Но не Деда. Хотя бы за отвратительный, склочный и скаредный характер. Не говоря уж о том, что от ходока смердело, как от основательно протухшей мусорной кучи. Дед и в самом деле был дедом, возраст его давно перевалил за шестой десяток. Он был из местных, говорят, когда-то сам жил в деревеньке Копачи, которая сейчас была чуть ли не в центре Зоны. Потом, после второго взрыва, Дед снова пришел из Киева в эти места. Притащил с собой ружье, двустволку шестнадцатого калибра и подался на промысел.
Прозвище его обуславливалось вовсе не анатомическими особенностями его ануса, а тем, что Дед носил очки, но из-за старости оправа практически рассыпалась, отчего одно стекло находилось там, где ему и надлежало быть, а второе вечно болталось в районе щеки, что, видимо, Деду особого дискомфорта не доставляло. Дужки очков старик связал веревочкой на затылке, отчего очки были при нем всегда и везде. Просто удивительно, как почти слепой от старости старик еще и в Зону умудряется ходить?
Дед Кривое Очко был невероятно любопытен, но сугубо в корыстных целях, что всегда тихо бесило по-научному любознательного Шухова. Но, в силу воспитания, отправить досужего старика на три русские буквы Дима не мог, и потому просто держался от старика подальше. Однако теперь тот как-то сам наткнулся на парня. Теперь не отвязаться. Может, нагрубить ему, в самом деле, как делали прочие ходоки? Дима еще раз сплюнул на траву. Дед, увидев это, немедленно вспенился:
— Ты чего это расплевался, а? Совсем стыд потерял?
Разило от старика поистине невыносимо — мочой и прелым тряпьем. Шухов отодвинулся еще дальше, отвернул лицо.
— Шли бы вы своей дорогой, — тихо, но твердо сказал Дима. — У меня свои дела, у вас — свои. Идите, идите. Нет у меня времени с вами разговаривать.
— Че-е-е-е-во? — протянул Дед, обдав Шухова ароматом перегара и гнилых зубов из пасти. — Ты с кем это так разговариваешь? Сопляк! Да я тебя…
Дима, увидев, что старик потянул к себе за ремень двустволку, рванул за приклад автомат, перехватил рубчатую рукоять и щелкнул предохранителем. Дед Кривое Очко шарахнулся, подтвердив прочно закрепившуюся за ним репутацию труса.
— Иди ты к черту, недоносок, — пробормотал старик и, встав на четвереньки, пополз в сторону фермы, волоча оружие следом.
Дима грустно наблюдал, как двустволка цеплялась прикладом и дулом за кусты, как грязь и клочья травы забиваются в дула. Как, при таком свинском отношении к оружию, дед умудрялся оставаться в живых? Ходоки, учитывая их род занятий, почти поголовно были людьми мрачными и неуживчивыми, а порой просто фантастически коварными и мстительными. Как же никто из них до сих пор не свел счеты со стариком за очередную обиду?! Наверное, на месте Димы другой ходок и пустил Деду в спину пару горячих приветов калибра «пять-сорок пять», но Шухову было противно даже от мысли, что надо стрелять в человека, пусть и такого, как этот старик.
Шухов давно уже ушел с пригорка, понимая, что сегодня тут делать больше нечего, а Дед, выждав, пока силуэт парня растворится в туманном мареве, выбрался из-за кусков бетонных блоков и поковылял к развалинам фермы.
Старик, когда шел сюда, слышал вопли и рычание. Собственно, это они и побудили его свернуть со своей дороги. В драном рюкзаке Деда, упакованные в тканевые мешочки, и так лежало две «вещицы», как он их называл — причудливые порождения Зоны, которые охотно и за неплохие деньги скупали торгаши и ученые. Но старик был очень жаден, и никогда не упускал случая сгрести случайно подвернувшуюся наживу. Что-то подсказало ему, что здесь может быть именно она.
Растерзанная Плоть лежала внутри старого кирпичного строения, бывшего когда-то хлевом. Дед замер в дверном проеме, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, а потом осторожно приблизился к останкам, держа их на прицеле ружья. Пригляделся. Тихо охнул и перекрестился. Такого старик еще не видел. Ему приходилось натыкаться на жертвы собак-мутантов, диких кабанов, все тех же плотей. Выглядели те трупы, конечно, отвратнее некуда, но тот было нечто уж совсем мерзкое.
Тушу плоти явно рвали. Причем не зубами, а как будто выдирали руками куски мяса прямо из еще живого тела. Все вокруг было залито кровью, на полу лежали, как кабели в гофрированной упаковке, растянутые внутренности, одна из ног твари вовсе была выворочена из сустава, и висела на одних лишь сухожилиях. Грудная клетка вскрыта, ребра разведены в стороны, все, что внутри почти полностью выедено. Дед присел рядом с тушей на корточки, достал из кармана электрический фонарик, нажал кнопку. Потом еще более внимательно изучил останки. И побледнел.
Следы укусов на шкуре плоти больше всего напоминали простые человеческие зубы.
Сейчас бы Деду самое время рвануть отсюда подальше, прочь от искромсанной туши и следов неизвестного чудовища, когда-то бывшего человеком. Идти по своим делам, и забыть все произошедшее, как стоило вычеркивать из памяти многое, происходящее с людьми в Зоне… Но нет. Жадность и любопытство подстегнули старика, он встал с корточек, убрал фонарик, зачем-то вытер руки о полы тканевого плаща и вышел наружу из хлева.
Следы на мокрой земле и траве были превосходно видны. Дед снова присел на корточки, чуть ли не утыкаясь в почву носом, и пополз на четвереньках. Так… очень интересно. Здесь кто-то прошел, причем так же, как и старик сейчас, опираясь на руки. Вот и следы чужих ладоней. Отпечатки ног. Причем один из следов — рубчатый, от основательного стоптанного армейского берца, а другой — босая ступня. Мда. Все более и более интересно. Значит, тот, кто растерзал голыми руками плоть, ходит на четырех конечностях и наполовину босой? Что за бред…
Дед медленно пошел по следам, уводящим в заросли буйного разросшегося шиповника и боярышника. Ружье он выставил перед собой, готовясь всадить дуплет дроби в любого выскочившего оттуда визитера. Несмотря на все больше разгорающееся внутри любопытство, старику становилось все более и более страшно. И только мысль, что он может притащить ученым нечто из ряда вон выходящее и получить за это приличную сумму денег, подстегивала его. Мысль же, что Дед не сумеет справиться с тем, на кого он охотился, как-то даже не приходила ему в седую нечистую голову.
Следы вели все дальше и дальше, до железнодорожной насыпи, прямо к дренажной трубе под горой земли и щебня. Дед в нерешительности остановился перед ней. Эту трубу он неплохо знал. Канал из железобетона был довольно большим, и человек там мог пройти, только слегка нагнувшись. Впрочем, даже не из страха разбить голову, а из элементарной брезгливости. На дне трубы вечно стояли лужи и озерки грязи, а стены и потолок покрыты слоем бесцветной слизи от сырости.
— Эй, кто там? — нерешительно позвал старик. — Выходи…
Тишина была ему ответом.
— Стрельну сейчас! — предупредил Дед.
Снова тишина.
Дед Кривое Очко снова достал фонарик и медленно пошел вперед. Под сапогами сначала тревожно шелестела трава, потом зашуршал щебень и, наконец, зачавкала грязевая жижа. Дед еще пару раз крикнул, не получил ответа, и продолжил движение. Ладонь на прикладе ружья покрылась холодным липким потом, во рту пересохло.
Вдруг лучик фонаря выхватил впереди нечто, напоминающее сгорбленный, приземистый человеческий силуэт. Старик остановился, вскинул ружье.
— Эй, ты! Ну-ка…
Незнакомец обернулся.
Старик отшатнулся, увидев обтянутую старым противогазом голову, драную одежду и треснувшие стекла там, где должны были быть человеческие глаза. Но увиденное создание никак нельзя было уже назвать человеком. На старика накатила волна тошнотворной вони гниющего мяса. Дед пронзительно заверещал и выстрелил дуплетом в сидящее перед ним существо. Громкий рев и рычание почти заглушили звук выстрелов. Существо прянуло назад, остервенело замотало головой. Один заряд дроби вовсе прошел мимо, второй только задел бедро твари.
Чудовище вскинулось на дыбы и вдруг прыгнуло вперед. Старик шарахнулся, судорожно нашаривая патроны в кармане плаща и понимая в то же время, что зарядить ружье все равно не успеет. Каким-то чудом Дед увернулся от летящего на него существа, прижавшись спиной к трубе. Тварь пронесло мимо, она
