Положение на фронтах более или менее стабильное. Под Сталинградом немцы не продвинулись и интенсивность боев там за последние дни несколько ослабла. Под Моздоком — тоже. И в последних двух вечерних сводках эти пункты даже исчезли из шапки.

С Северо-западного фронта приехал наш корреспондент Сережа Бессуднов. Рассказывает, что окруженная в оные времена немецкая 16 армия все еще стоит на месте. Немцы расширили коридор, связывающий ее с основными войсками (местами до 15 км., длина его около 30 км.) и сейчас полностью снабжают армию всем необходимым по Земле (по воздуху — прекратили). Как не вспомнить слова М.И. Калинина на совещании агитаторов Западного фронта:

— М.И! А что мне ответить бойцам, когда они спрашивают — почему раньше писали о 16 армии, а сейчас нет?

— Я бы на вашем месте ответил, что окружили, а потом, ****, выпустили.

С Закавказского фронта прибыл Кривицкий. Рассказывает, что бои идут вдоль побережья, на расстоянии 40–90 км. от воды, по Хребту. Как говорит Мержанов, «наше командование удачно расположило Главный Кавказский хребет». Немцы пытались разрезать береговую колбасу на сосиски, ударив на Геленджик, Туапсе, Сухуми. Не вышло. И держат их примерно на месячной давности рубежах.

Любопытно получилось с Сухумом. Месяц назад он едва не был захвачен с налета. Два горных полка немцев, прошедших специальную годичную тренировку, не бывших в боях (их предназначали в Югославию, но они туда опоздали), состоящую из отборных молодых спортсменов, подошли с севера к главному хребту. Два местных старика-проводника провели их к Клухарскому перевалу (высота 2820 м), а затем скрытыми тропами по высотам — к Сухуму. Шли они так умело, что несколько дней не встречали никого. Шли с артиллерией, минометами. Был разработан точный график, рационы. Но — гладко было на бумаге, да забыли об аврале…

И вот в 32 км. от Сухуми они заметили впереди большое кирпичное здание. Решили, что это — казарма. Затаились, дождались темноты, послали разведку. Они выяснила, что там — пусто. Но день пропал, и он решил все. Утром немцы, решив, что все равно много времени потеряно, решили подождать свою отставшую артиллерию. И — всё! Их накрыли — осталось мокрое место!

В Сталинграде учреждения начали перебираться на левый берег Волги. В том числе — переезжали и обкомовские организации.

Маленкова спросили, где будет его ставка?

— В Сталинграде, — ответил он.

И переезды немедленно прекратились. И все стали уверены, что Сталинград решили не отдавать, раз Маленков избрал ставкой город. И он все время, все горячие дни, все бомбежки пробыл там. И Маленков сформулировал вывод: если мы решаем твердо не отдавать какой-нибудь город, надо, чтобы штабы и обком оставались там.

Поглядел он авиацию. Наши самолеты он считает хорошими (не имеет к ним претензий), но летными кадрами недоволен: многие летчики неопытны, командиры неумелы, сами на современных машинах летали мало, поэтому и других не могут научить путному. Надо будет дать передовую о летной учебе!

Сегодня под Москвой был воздушный бой, в котором принимало участие 400 наших самолетов, разбитых на «красные» и «синие» (в т. ч. около 200 «Яков»). Бою предшествовали двухдневные учения. Разрабатывались основы тактики и приемы крупно-группового боя. Присутствовали Жуков, Новиков, Ворошилов, Маленков, Шахурин и др. Прошло хорошо. Правда, два «ЛаГГа» (сейчас их по предложению Хозяина называют Ла-5) столкнулись и побились, но остальное хорошо.

15 октября.

Сенька (Гершберг) написал передовую об авиации. Вчера он был с ней у Шахурина. Тот одобрил, но посоветовал показать ее еще военным людям в ВВС. Сегодня днем по просьбе Гершберга я позвонил по вертушке командующему ВВС генералу Новикову. Он попросил поговорить сначала с начштаба генералом- лейтенантом Фалалеевым, а затем с ним. Позвонил ему.

— Буду ждать в 22:00.

Тогда я позвонил еще полковнику В.И. Сталину — начальнику инспекции.

— Говорят, Вы большой энтузиаст.

— Чего? Авиации?

— Ну, это понятно. Нет, овладения техникой.

— Это верно. Мы с Алексеем Ивановичем (Шахуриным) тут блокируемся. Приезжайте в 21:00. Вас будет встречать мой адъютант. Жду.

Сообщил о поездке Поспелову, спросил — надо ли заказывать статью полковнику, сказал — не надо, поговорили немного о поездках вообще.

Приехали. Огромный дом. Мраморные колонны. Часовой позвонил. Пришел адъютант — капитан. С удивлением увидел у него геройскую звезду, орден Ленина и Кр. Знамя.

Как оказалось впоследствии (рассказал полковник), это — герой Сов. Союза Долгушин. Он дрался в полку, составленном полковником, сбил 16 самолетов, сейчас ранен и временно находится при нем. Уходя, я спросил Долгушина: «Когда же будет 17-ый?». Он засмеялся и ответил: «Как только полковник отпустит на фронт». Молодой, невысокий, крепкий парень, с простым русским лицом, буйными светлыми волосами.

Полковник был на докладе у командующего, и мы зашли к Фалалееву. Небольшой чистый кабинет, на стене — крупная карта СССР, на перпендикулярном длинном столе — карты во всю длину стола, на шкафу — барограф. Генерал высокий, с неправильным, сужающимся вверху лицом, коротко стрижен и лысоват, полевые петлицы, кожанка в накидку (холодно). Живые, умные глаза, решительное суровое лицо, очень оживляющееся улыбкой. Часто звонил телефон, он брал трубку, давал указания по завтрашней операции.

Прочел передовую Там было указано, что полк Клещева сбил 90 машин и потерял две.

— Вранье! — сказал генерал. — Так не бывает. Вообще — полк отличный, дрался хорошо, но — вранье.

Вообще же — передовая понравилась. Попросил добавить только, что авиация работает не самостоятельно, а для земли, для войск.

Зашел разговор об авиации. Почему все говорят, что под Сталинградом у немцев превосходство в воздухе?

— Чепуха. Имейте в виду, что на любом участке будут это говорить. Ибо все судят по ударам, испытываемым ими самими. Вот если бы мы заставили нашу пехоту испытать силу нашего воздушного удара — она бы сказала, что у нас превосходство. Но она его сможет почувствовать только тогда, когда мы начнем ее бомбить. Мы же не можем бросить все наши самолеты на защиту наших войск. Бомбардировщики и штурмовики должны бить противника, истребители (в значительной степени) их прикрывать. Нашу пехоту бомбят? Так надо же понять, что это — удел войск: их стреляют, рвут машинами, снарядами, бомбами. На то и война.

— Есть ли у немцев количественное преобладание в воздухе на Сталинградом?

— Нет. Это происходит от учета. Представьте себе, что 20 «юнкерсов» полетело бомбить цель. Все части, над которыми они пролетают туда и обратно (а обратно они идут другим маршрутом) засекают их и сообщают. В горячке боя данные о курсах, типах и т. д. не сверишь. И получается, что летело не 20, а 120 самолетов.

Поговорили об освещении авиации в печати. Он отметил некоторые ошибки у нас. Я напомнил о том, как мы первое время писали, что немцы «идут на подлые уловки» (т. е. заходят со стороны солнца), «норовят ударить из-за угла» (прячутся в облаках). Он весело рассмеялся.

— Какие же тут уловки. Это — правильная тактика. И мы так стремимся. Вот вы часто пишете, что немцы позорно бежали из боя. Правильно делают, если видят, что их сейчас собьют. И нашим нередко этой разумной осторожности не хватает. Зачем лезть на рожон? Если уверен в себе, в машине — можно драться и в неравном бою. Если видишь, что противник так же опытен, а сил у него больше — зачем идти на верную смерть?

— А как вы относитесь к тарану?

— Когда я командовал авиацией на ЮЗФ, я приказал отдавать под суд тех летчиков, которые идут на таран с нерасстрелянным боезапасом. У нас какая-то мода пошла на тараны. И считают его доблестью: мол, летчик — не летчик, если он не таранил.