колесах в сугробы под Москвой. Сейчас туда выехали рабочие делать аэродром для взлета. Видимо, попрут его из Арктики.

Позвонил Лиде Виленской. Сидит дома, не работает, продает вещи.

— Почти ничего не осталось. Живу плохо. Марику учиться еще год (ему 21 год). С женой не живет, а она ему родила двоих.

Ну что ты скажешь?

— Да, Лазарь, — продолжала она, — Многих уже нет за эти годы!

И верно. Погиб при аварии в 1938 г., возвращаясь с ЗФИ, Миша Бабушкин (в Архангельске, на взлете самолета Мошковского). Разбился на празднике Морского флота в Химках с парашютом Яша Мошковский. Умер в 1938 г, возвращаясь с ЗФИ с поисков Леваневского, Симка Иванов. Погиб при взрыве дирижабля «В-6», направляясь на спасение папанинцев в 1938 г., Алеша Ритсланд. Погиб при испытании самолета (еще до войны) Паша Головин. Погиб в войну Костя Сугробов. Умер Эзра Виленский под операционным ножом. Это только те, о ком дошла весть…

Позвонил Василию Молокову. Он сейчас начальник авиации Главного Управления Гидрометеослужбы. Я его искал весь день и нашел только дома вечером.

— Я уже думал, что ты снова улетел на какой-нибудь полюс!

— Ну куда же я без тебя полечу, — засмеялся он.

— Как здоровье?

— Ничего, в полном порядке.

— Заспиртовано?

— Да, и давно.

— Что делаешь?

— Да вот подводим финансовые балансы наших предприятий за прошлый год. Втерли меня председателем комиссии. Хожу весь в активах и пассивах. Ну и работа для летчика! Да кроме того, свое хозяйство большое: самолеты, шарики.

— А как большой пузырь?

— Видимо, в этом году не пойдет. Поставили нам очень жесткие условия не успеем.

— Смотри, американцы обгонят. Там Пакар собирается.

— Знаю. Ты водку пьешь?

— Нет.

— Тогда заходи, выпьем. А то Надежда Ивановна мне не велит с пьющими пить.

Позвонил Эрнсту Кренкелю. Он всю войну был начальником АртикСнаба, а сейчас — нач. управления полярных станций.

— Весь протух от табачного дыма. Кое-где на станциях цинга. Вот и думаю, как им свежинки подбросить. Опять же готовимся к навигации. Слушай, как бы отметить 10-тилетие?

— А вы поставьте вопрос по начальству.

Позвонил Вале Аккуратову. Подошла его жена — Наташа Конюс, балерина театра Станиславского.

— Вали нет. Он снова в воздухе. Улетел с Крузе. Вчера получила радиограмму с мыса Роджерса. Это восточный сектор? А я — хандрю и танцую, танцую и хандрю.

Занялся приведением в порядок папок. Ну и работка! Уже, в общем, потратил с неделю, а конца еще не просвечивает. И это только накопленное за время войны! А еще — довоенные годы. Уй-ю-ю-ю!

23 марта.

Вчера вечером позвонил мне Кокки. Рассказал, что вернулся из Адлера, летал на один день.

— Какая там весна, Лазарь!

— А ты не дразнись!

— Да, ведь вместе там пировали. Слушай, как летели обратно — умора! Пришли в Москву в 9 ч. утра 21 марта, впрочем, это ничего тебе не говорит, т. к. для тебя это — глубокая ночь. Еще на маршруте получаю сообщение, что ни один московский аэродром не принимает, все закрыты облаками, туман, видимости никакой. Ладно. Летим дальше. Подлетаем к Москве, получаем комплимент: «Сумасшедший, куда лезешь!» Ладно. Находим свой аэродром, садимся. Уже на рулежке слышу, как с командной вышки спрашивают: «Где вы находитесь?» Отвечаем: «У ангара» «Как?!» Представляешь, какая погода, если нас даже не видели, как мы садились.

— Такой полет приятен для пассажира, понимающего в авиации, — заметил я. — Вот «оценил» бы тебя.

— Да. Но у меня же дома Валюша больна воспалением легких. Я не мог ждать — температура 39о, когда улетал. Мой радист сказал: 16 лет летаю, а такого полета не видел.

26 марта.

Сегодня — 29 лет со дня смерти папы. 29 лет!!

9 апреля.

Кожевников рассказывает, что Сталин прочел в «Звезде» (ленинградской) пьесу Симонова «Русский вопрос» и сказал:

— Многие были за это время в Америке, а только он один заметил и написал то, что надо.

Сейчас пьеса уже идет в Москве в театре им. Ленинского комсомола и репетируется еще в 4-х (по другим данным — в 6-ти) театрах Москвы, идет в Ленинграде, во многих городах провинции.

16 апреля.

Солнечный день — второй или третий за всю весну. Снег в городе весь сошел, остался кое-где во дворах, мостовый уже сухие, но тротуары в нашем районе еще сочатся. Холодно.

Редакция внутренне живет самой полнокровной жизнью. По инициативе партбюро решили ознаменовать 35-тилетие «Правды» (5 мая) организацией юбилейной выставки, которая затем превратится в кабинет истории «Правды», а затем — в музей «правды» и музей большевистской печати. Создана комиссия партбюро под председательством Поспелова.

Предполагается обширнейшая работа: собирание всех документов за 35 лет, реликвий, фотографий, воспоминаний старых правдистов, наиболее интересных оригиналов, комплектов и т. д. На первых порах порах, к 5 мая, решили организовать выставку в конференцзале 5-го этажа. Председателем Блисковский. Мне поручен раздел (1.5 стенда) — Отечественной войны. Сегодня собираю совещание военных корр-тов, чтобы подсказали — как интереснее сделать это и какие экспонаты нужны. Это должно быть совещание «выдумщиков».

Параллельно бурлит и учебная жизнь. По средам читаются лекции семинара публицистики, по вторникам — лекции по психологии.

Позавчера были в Доме Актера на творческом вечере артиста театра Вахтангова — В.Г. Кольцова. Были показаны отрывки из «Фронта», «Дороги победителей», Чеховского «Предложения», «Егора Булычева». Участвовали М.С. Державин, Мансурова, Астангов, Блажина и др. Очень хорошо.

После спектакля встретились с Рубеном Симоновым — художественным руководителем театра.

— Мы сразу были сегодня на двух веерах — сказал я., - творческий вечер Кольцова и творческий вечер Державина. Он отлично участвовал во всех сценах.

— Да, талантливейшие актеры, — сказал Симонов. — Они выросли у меня на глазах, и я просто любуюсь на них. Когда вы к нам?

— Как позовете.

— Вы этого спектакля не видели? Советую. Но приезжайте быстрее, а то я сам уеду в Армению.

Внизу, в подъезде, я увидел Державина. Месяца два назад вахтанговцы были у нас в доме культуры с показом для журналистов «Правды». Тогда, за сценой, за рюмкой (как раз в это время был оглашен по радио Указ об их награждении в связи с 20 или 25-тилетием). Мы долго с ним говорили. Он жаловался мне на скудость нового репертуара и рассказал между прочим о своей работе над образом советского генерала.

— Меня не удовлетворяло то, что я видел на сцене других театров. Не совсем устраивало и то, что я видел в жизни. После долгих поисков я создал свой тип. И. знаете, ко мне после спектакля нередко заходили генералы и говорили: «Вот такими мы и должны быть! Спасибо!»

Занятно и необычно: не театр черпает у жизни, а жизнь равняется по образу, созданному