котором погиб Беляков, но теперь Петров видел врага и собирался врезать ему как следует. Восемьсот метров, пора!
— Осокин, остановка!
Танк замер, Петров бешено вращал колесико горизонтальной наводки, понимая, что жизни ему остается несколько секунд. Выстрел! Левая зенитка исчезла в буром столбе разрыва, и тут же «тридцатьчетверка» содрогнулась от удара.
— Сашка, осколочный!
Ни дыма, ни пламени пока не было, значит, можно продолжать бой, можно попробовать достать вторую сволочь! Орудие заряжено, Петров начал разворачивать башню, понимая, что не успевает, что сейчас прилетит второй и размажет их по стенкам. Зенитка в перекрестье, почему она не стреляет, почему от орудия разбегается расчет? Раздумывать было некогда, и старший лейтенант, (тщательно прицелившись, уложил снаряд прямо под ствол, и почти сразу же зенитку скрыл второй ' разрыв. Кто–то еще помог ему, отогнал гитлеровцев от орудия, Петров открыл люк и оглянулся: в f ста метрах сзади стоял KB комроты. Иван соскочил на землю и обошел танк, ища, куда им попали. Оказалось, что вражеский снаряд ударил в ленивец, снес передний каток и изуродовал второй. Петров в сердцах ударил по броне — лишившись хода, его машина стала небоеспособна. Из танка выбрался Осокин, осмотрел повреждения, развел руками и вдруг заплакал.
KB подошел почти вплотную, в башне открылся люк, и оттуда высунулся скалящийся Бурда:
— Ну что, Ваня, чем мы хуже немцев? Сейчас подцепим твою старушку и отволочем к роще, там трактор вызовем, и поедешь на СПАМ, ты на сегодня отстрелялся.
***
К 16:00 полковник приказал оставить Шеино и закрепиться за деревней, поскольку продолжать бой в охваченном огнем селе означало терять людей и машины. Немцы сунулись было преследовать, но контратака четырех «тридцатьчетверок» загнала их обратно, противник уже научился бояться этих машин и старался не лезть в лобовую схватку. Здесь опять отличился Лавриненко, подбивший со своим взводом три танка. Несколько раз появлялись вражеские пикировщики, но их удары серьезных потерь не нанесли, более того, в одной из атак зенитчикам удалось зацепить один из самолетов, и, еле выйдя из пикирования, тот потянул на свой аэродром, выбрасывая струю черного дыма. Наконец унесли в медпункт комбата–2 Рафтопулло: раненый и обгоревший, он продолжал командовать батальоном, пока не потерял сознание от потери крови. Уже темнело, когда взвод лейтенанта Кухаркина одержал последнюю в этот день победу, поймав в засаду вырвавшиеся вперед немецкие танки. В ходе пятиминутной перестрелки танкисты сожгли четыре немецкие машины и отступили, оттаскивая на буксире поврежденную «тридцатьчетверку».
— Какова обстановка? — устало спросил полковник
— потеснил нас практически везде, — ответил начальник оперативного отдела. — Тем не менее, судя по всему, он понес тяжелые потери.
— Насколько тяжелые? — Голова гудела от постоянного недосыпания, больше всего комбригу хотелось завалиться на лавку и поспать минут шестьсот–семьсот.
— Я оцениваю их как самые серьезные с начала боев, — сказал Никитин. — Донесения продолжают поступать, многие нуждаются в проверке, но из подтвержденной информации-, немцы потеряли двенадцать танков, из них пять сгорели, по меньшей мере две зенитки, здесь отличился старший лейтенант Петров.
— А, это тот орденоносец, — устало вспомнил Катуков.
— И эти двенадцать танков, наверное, волшебным образом превратятся в сорок? — поддел из угла комиссар.
— А чего их, сволочей, жалеть, — вспомнил старую шутку комбриг. — Зенитчики, вон, три тушки сегодня заявили.
— Ну, один они все–таки подшибли, — заметил комиссар. — Сам видел: дымил так дымил…
— Да хрен с ним, — вздохнул комбриг. — Никитин, что там с нашей пехотой?
— Потери у пограничников и в Тульском батальоне ниже, чем в предыдущих боях, — ответил капитан.
— Учимся воевать, учимся, — с удовлетворением отметил Катуков. — Ладно, отходим на заранее подготовленные позиции. Я их, сволочей, измотаю–таки, они у меня Мценск навсегда запомнят.
Утром выпал мокрый снег, поля покрылись быстро тающими белыми пятнами. Новый рубеж обороны проходил уже почти по окраине города Мценска, но Катукова это не слишком беспокоило. Сегодня он рассчитывал дать противнику еще один бой, не хуже вчерашнего, благо все необходимое для этого у него имелось, да и боевой дух в бригаде и приданных частях вырос. В 7:00 было замечено первое движение немцев, похоже, после вчерашнего боя они сами отошли, чтобы перегруппироваться и подтянуть артиллерию. Теперь гитлеровцы вновь заняли Шеино и медленно продвигались к городу. Наконец авангард противника приблизился на дистанцию выстрела, но стоило артиллерии открыть огонь, вражеские танки отошли.
— Не понимаю. — Катуков обеспокоенно топтался в окопе, то и дело осматривая в бинокль шоссе: — Что за игры? Сколько времени прошло с последней атаки?
— Два с половиной часа, — ответил начальник штаба. — Если, конечно, это можно назвать атакой. Так, продемонстрировали активность, и сразу назад.
— Мы что, так здорово вчера их потрепали? — спросил комбриг. — Как думаешь?
— Вряд ли, — покачал головой Кульвинский. — Они понесли потери, но боеспособности не потеряли, здесь что–то другое…
Капитан Чумак сидел в кабине реактивной установки и изо всех сил старался не заснуть. Дорога здесь была относительно ровная, машины шли медленно, а снег падал так успокаивающе, что он постоянно проваливался в забытье и приходил в себя, когда «катюша» подпрыгивала на каком–нибудь ухабе. Батарея выдвигалась на новую позицию, два километра к юго–востоку от Мценска, там они будут ждать приказа открыть огонь, получив его, дадут один–два залпа и быстро вернутся на северную окраину города.
Глаза снова сами собой закрылись, и некоторое время капитан спал, опершись на дверцу кабины. Он очнулся от того, что кто–то тряс его за плечо:
— Товарищ капитан, — водитель выглядел слегка встревоженным, — танкисты нам навстречу, я уж и сигналил им, и фарами мигал, прут и прут.
Впереди, метрах в ста, по дороге навстречу им двигались танки, их очертания терялись в метели, и капитан подумал, что, наверное, снег слепит механиков–водителей, которым и без того ни черта не видно в свои щели.
— Останови, — приказал Чумак и, открыв дверь, спрыгнул на обочину.
Танки были уже метрах в пятидесяти, когда капитан почувствовал неладное, он помнил «тридцатьчетверки» бригады — обтекаемые, хищные, эти угловатые машины были на них совсем не похожи…
Пулеметная очередь сбросила его с дороги, и, умирая, капитан Чумак увидел, как немецкие танки давят его «катюши»…
***
— Товарищ полковник, — впервые за все это время выдержка изменила начальнику оперативного отдела, он почти кричал, — немецкие танки в Мценске.
— Что? — Катуков резко повернулся к Никитину: — Как это произошло?
— Судя по всему, — самообладание уже вернулось к капитану, — они внезапно атаковали тульский батальон, смяли его и ворвались в город по юго–восточному шоссе.
— Сколько их?
— Точно пока неизвестно, докладывают, что не меньше десятка, пехота шла на них десантом.
— Так..
Положение было аховое, Мценск пересекала река Зуша, и, если не принять меры, 4–я танковая будет прижата к ней и уничтожена. Понтонный мост через реку враг уже захватил, если в его руках окажутся железнодорожный и шоссейный, бригаде конец.
— Доложить ситуацию в штаб корпуса, Гусеву — всеми имеющимися танками контратаковать противника и захватить шоссейный и железнодорожный мосты, Пияшеву оставить для прикрытия один
