Маллигана. – Я знаю, что вы с Хоффманом смотрели видео с его развлечениями.

– Они там все по конвертам разложены, на каждом надпись. Там написано 'Наш друг из DEA'.

– Где скрытая камера?

– Уже нигде. Родман сам приходил посмотреть в последнее время. Камеру он убрал, естественно. Она в вытяжку была вмонтирована. – Маллиган подбородком показал куда-то вверх. Действительно, на потолке была решетка вытяжки.

– Понял. Проверю. Встаем.

Я схватил Маллигана за шиворот, тащил его вверх, пока он не встал на ноги. Маллиган уставился на продолжающего шевелиться Бернстайна, который скреб ногами по бетонному полу. Самого его трясло крупной дрожью.

– Он еще жив. – сказал Маллиган.

– Да. Скоро умрет.

– А добить?

– Зачем? Пусть так.

Маллиган не ответил, но его затрясло сильнее. Я подтащил его к стене, припечатал к ней спиной и с силой упер ствол пистолета под челюсть, заставив его встать на носки ботинок.

– Катя, зайди!

Я услышал нетвердые шаги, в пыточную зашла Катя, на которой не было лица. Я спросил ее по-русски, чтобы не понял Маллиган:

– Хочешь видеть сама?

– Да.

– Тогда закрой дверь снова.

Она излишне энергично кивнула, притянула дверь к себе. Я повернулся к застывшему в ужасе Маллигану. Наступила тишина, только слышалось хрипение умирающего Бернстайна. Надо говорить что-то в таких случаях, в назидание, но какое назидание может быть, если ему все равно конец? Что тут назидать? Я чуть отодвинулся и нажал на спуск. Звук выстрела частично заглушился мягкими тканями под челюстью, но из затылка вырвался фонтан крови, мозгов и мелких костей до самого потолка. Я отпустил тело и отскочил в сторону. Маллиган рухнул лицом в пол, демонстрируя отсутствующий затылок. Из огромной дыры торчали белые развороченные кости, затем на пол выпало что-то кроваво-скользкое. Я извлек кусачки для одноразовых наручников из футляра, перещелкнул их на запястьях убитого, убрал в карман.

Катя успела добежать до раковины, и вырвало ее туда. Я подошел сзади, похлопал по плечу.

– Тебе точно надо было смотреть?

Она утвердительно закивала головой.

– Выйдем отсюда, ты уже все увидела.

Я обнял ее за плечи и повлек к выходу. Она чуть придержала меня, посмотрела на все никак не подыхающего палача.

– А этот живой еще.

– Скоро умрет, через пару минут. Не выживет, не беспокойся.

– А убить его если?

– Пусть мучается. Как его жертвы. Хорошо?

Она лишь кивнула, и я вывел ее из камеры пыток, притворив за собой дверь. Я повел ее за собой в архив, где у сейфа с сумками хозяйничала Бонита. Судя по всему, денег мы взяли немало. И целуя кучу компакт-дисков. Я быстро просмотрел их, нашел коробку с надписью 'Наш друг из DEA', передал их Кате.

– Это тебе, помнишь, что с ними делать?

– Помню.

– Тогда не потеряй. А пистолет убери в кобуру, стрелять уже не в кого.

Она снова резко кивнула и начала запихивать дрожащей рукой 'беретту' в кобуру, даже не попадая в нее. Я аккуратно забрал у нее пистолет, поставил на предохранитель, вложил его ей в кобуру и застегнул ремешок. Так то лучше. Еще там стоял компьютер, из которого мы выдернули жесткий диск. Почитаем на досуге.

– Mi Amor, как мы с трофеями?

– Очень много, не меньше двух миллионов, потом пересчитаем.

При упоминании денег Катя проявила признаки жизни, даже бледность уменьшилась вроде как.

– Катя, двадцать пять процентов вам, не беспокойся.

– Спасибо.

– Не за что. Будь с Марией Пилар, помоги ей, а я проверю, как в той комнате.

Снова резкий кивок. Я вышел в подвальный холл, выглянул на лестницу. Раулито стоял спиной ко мне, держа пистолет опущенным у бедра. Глушитель был уже снят. Все правильно, как я и сказал. Теперь, случись кому войти, мы – сотрудники Отдела, вызванные на преступление. И глушитель уже подозрительно выглядит. Я тоже вытащил 'Хеклер-Кох' из кобуры, свинтил с него глушитель и направился в пыточный подвал. А вдруг Бернстайн регенерировался и уже поджидает меня с палаческим топором? А вдруг Маллиган воскрес? И я не осмотрел подвал, вдруг там не только эти две девушки были? И хоть идти осматривать все это снова, было мне как нож острый, но и так оставлять нельзя.

Маллиган не воскрес и Бернстайн не регенерировался. Маллиган лежал в луже крови, вытекшей из развороченного черепа и с текущей из шланга водой стекающей в водосток в полу. Бернстайн почти умер, только еще скреб пальцами пол. Лужа крови вокруг него расплылась на половину ширины подвала, и если бы не наклон к стоку, залила бы все. У человека около семи литров крови, кажется, а это немало. Попробуйте вылить семь литровых пакетов молока на пол. Кровь перестает течь лишь после смерти, а Бернстайн был еще каким то чудом жив, мучился, и сердце его продолжало перекачивать кровь, выталкивая ее через жуткие раны наружу.

Я обошел его по сухому, удерживая пистолет двумя руками, направив ствол в пол. Я был страшно непрофессионален, не осмотрев все сразу, но я просто не мог этого сделать. Не мог, и все тут, с того момента, как заглянул в пластиковый мешок. Я на сам мешок сейчас старался не смотреть. Прошел до конца подвала, обходя пыточные станки, увешанные цепями, колодками, воротами, шипами, островерхие 'кобылы' и еще дьявол знает какую мерзость. Все было пропитано застарелой кровью. В этом подвале все было пропитано муками и смертью. И в нем никого больше не было, никто не прятался. Я повернулся и пошел обратно. Бернстайн уже не шевелился. Я присел рядом, брезгливо сморщившись, приложил руку к шее. Все, подох наконец, пульса нет. Я встал, подошел к валяющемуся на полу 'Зиг- Зауэру', поднял его и подошел к раковине. Справа висело махровое полотенце. Я тщательно протер им пистолет, бросил полотенце в кровавую лужу возле тела Бернстайна, а пистолет вложил в руку Маллигана, сжал его пальцы на рукоятке, затем еще несколько раз коснулся его руками разных частей пистолета, чтобы было побольше его отпечатков. Положил пистолет возле его правой руки, ближе к стене, чтобы выглядело, как будто выпал после выстрела. А рукко подсунул под голову, куда стекала смесь крови и мозгов. Не знаю, будет кто парафиновый анализ делать, или нет, чтобы определить, сам ли Маллиган стрелял, но даже если бы во главе Отдела была не Светлана, для них это самоубийство – настоящий подарок. Потому что работа с маньяком даже в этих условиях настоящий скандал.

Что там еще по канонам жанра? Сейчас я должен начать мучиться, что я вынужденно забрал человеческую жизнь, но во имя справедливости и все такое? Или страдать по поводу излишней своей жестокости? Или попозже? Вот чего не помню, того не помню. В общем, часть с душевными страданиями пропускается за отсутствием таковых, жаль только, что сдох он слишком быстро. Только это меня и расстраивает. Все, можно идти. И командовать эвакуацию.