Переплётчик долго смотрел то на дело, то на меня, и назвал десятикратную сумму. Я тут же заплатил деньги и попросил поставить коленкор посветлее.
- Да тут мы специально белый коленкор приобрели, - улыбаясь, пояснил переплётчик, - ваш брат- учёный сейчас косяком сюда ходит!
Возвращая дело в белоснежном переплёте, я поинтересовался у девочки, зачем им коленкор светлых тонов.
- Видите ли, серьёзно заметила мне она, - мы на переплёте ставим тёмным маркером номер дела, а на тёмном коленкоре он будет незаметен:
Я не позавидовал моим коллегам с Дальнего Востока, того же Петропавловска-Камчатского, и счастливый уехал домой. Примерно через неделю меня утвердили в звании профессора.
'Абриёбшь аспорт абстазара'
Так как это утверждение давало существенный выигрыш в зарплате, я должен был 'поставить баню' в своём клубе и 'обмыть' аттестат профессора.
Мы собрались как-то вечерком в своём постоянном составе. Меня заставляли окунать открытку с утверждение в напитки, которые я поставил, и с неё потекли чернила. Баня прошла весело. Вася сделал мне массаж и уже не душил, как раньше. Более того, он тихо поблагодарил меня за то, что я 'оставил в покое' Томочку, и даже за то, что я 'сохранил её честь' перед поездкой в Киев.
- Вот сучка, всё Васе рассказала! Ну и бабы пошли! - философски подумал я про себя.
Сам я действительно 'оставил в покое' не только Томочку, но и других дам, с которыми периодически нет, нет, да и встречался, но даже 'заморозил' свои отношения с мамонтовской Тамарой. Она искала меня всюду, но я просто прятался от неё. Та всё поняла, и временно отошла на все 100% к Бусе, чему тот был, безусловно, рад.
Под конец в бане остались только я и инструктор Обкома Партии по имени Володя - остальные разошлись по домам. 'Что это, всех партийных начальников, начиная с Ленина, Володями зовут?' - подумал я. Инструктор, примерно мой ровесник, жаловался мне, что его против желания направили на работу в Курск из Москвы, где он родился и счастливо жил. На почве любви к Москве мы с Володей почувствовали себя родными; пили на брудершафт и целовались. Затем он заспешил:
- Давай зайдём сейчас в ресторан 'Октябрьский', он недалеко! Хочу пропить взятку, которую мне всучили сегодня. Понимаешь, надеваю пальто, а в кармане - пачка денег! Кто положил, за что - ума не приложу! А чтобы жене не досталось, давай всё пропьём вместе!
Сказано - сделано. Мы вышли на улицу Троцкого, пардон, Дзержинского и Володя, не глядя по сторонам, стал посреди дороги, подняв руку. С визгом тормозов остановилась какая-то служебная чёрная 'Волга'. Водитель, разглядев лицо инструктора, живо открыл двери и пригласил нас сесть. Он что-то лакейски плёл инструктору, а тот только важно произнёс: 'Ресторан 'Октябрьский'!'.
Минут через пять подъехали, выскочивший водитель резво отворил нам двери, и мы вошли в ресторан. Зал был почти пуст, время - позднее. Молоденькая вялая официантка неохотно подошла к нам и подала меню.
- Шампанского - десять бутылок! - приказал Володя, не глядя в меню.
- Шампанского нет! - устало произнесла официантка.
Володя внимательно посмотрел на неё и, тоном, не терпящим возражений, приказал:
- Девочка, позови кого-нибудь из старших, мэтра, кого-нибудь посерьёзнее, в общем!
А к столу уже неслась, переваливаясь, как утка, толстая женщина-директор ресторана.
- Какими судьбами, Владимир Никитич, а мы уже решили, что вы забыли нас! - гостеприимно улыбалась толстуха, - что кушать будете? - спросила она.
- Шампанского - десять бутылок! - повторил свой приказ Володя.
- Шампанского - быстрее! - бросила директор, стоявшей поодаль официантке с раскрытым от удивления ртом, и та умчалась.
Вскоре она принесла первые пять бутылок. Я с грустью рассказал Володе, как в прошлое посещение 'Октябрьского' я случайно разбил витраж на потолке пробкой от шампанского. И что нас всех чуть ни выгнали из ресторана как хулиганов.
Володя, выслушав меня, взвинтился.
- Гады, жулики! Бей им витражи, открывай бутылки и бей - я отвечаю! - возбуждённо кричал Володя, и сам открывал бутылки, направлял их пробкой в витражи. И я старался тоже, но у нас ничего не получалось. То пробки попадали в переплёт витража, то не долетали, то хлопались в стекло недостаточно сильно. Потом я понял, что нам подавали охлаждённое шампанское для начальства, а пробки из такого 'стреляют' не так сильно, как из тёплого - которое для 'народа'.
Все десять бутылок бесполезно были открыты. Посетители с интересом наблюдали за нами; официантка же безразлично смотрела на происходящее.
- Не везёт! - констатировал Володя, и, вспомнив поговорку: 'Не повезёт - и на родной сестре триппер схватишь!' - захохотал.
Мы с трудом выпили 'из горла' по бутылке шампанского и, шатаясь, вышли не расплачиваясь. Володя остановил какую-то машину, водитель которой, сняв шапку, поклоном приветствовал Володю.
- Отвезёшь его домой! - приказал инструктор, - а если что, поможешь дойти до дверей квартиры.
Я стал прощаться с Володей. Целуясь со мной, он внимательно посмотрел мне в лицо и спросил:
- Слушай, я тебя часто вижу по утрам в Обкоме Партии на первом этаже. Ты что там делаешь?
- Сказать честно? - спросил я.
- Как на духу! - серьёзно приказал Володя.
- В доме, где я живу с моей бабой, нет удобств, и мне приходится ходить 'на двор' в буквальном смысле слова - там находится сортир с выгребной ямой. Но сейчас зима, и там над очком от большого числа посетителей выросла такая ледяная гора, что без альпинистского снаряжения забраться наверх невозможно. Беременные женщины и дети очень недовольны! А я, помня о заботе Партии, бегаю 'на двор' в её Обком. Там очень чистенько, да он и от дома не дальше, чем наш сортир.
- Это что, правда? - спросил изумлённый Володя.
- Век сортира не видать, - укусив ноготь, поклялся я, - но, конечно же, сортира приличного, к примеру, как у тебя!
Мы ещё раз чмокнулись, я сел в машину, и повезли меня, как барина, домой. Водитель слышал наш разговор, и всю дорогу повторял с непонятной улыбкой:
- Вход в сортир только для альпинистов! Юмор!
Водитель, исполняя приказ Володи, решил всё-таки проводить меня до двери квартиры. Было очень скользко, и он боялся, что я упаду. Путь шёл мимо нашего 'альпийского' сортира. Водитель глянул на ледяную, вернее, дерьмовую гору над очком, которая не позволяла даже прикрыть дверь, и ужаснулся.
- Юмор! - только и произнёс он.
Видя, что я остановился не у двери, а у окна в полуподвал, водитель, уже не удивляясь ничему, спокойно спросил:
- В окно, чай, будешь лезть?
- В окно, милый, в окно! Такова моя спортивная жизнь! Ты знаешь, как будет по-абхазски 'такова спортивная жизнь'?
- Нет, - простодушно признался водитель.
- Запомни: 'Абриёбшь аспорт абстазара!'
- 'Абриёбшь!' - как во сне повторил водитель и, проснувшись, добавил своё неизменное, - юмор!
Ревность
Помня совет ректора сообщать ему о моих 'выходках', я вскоре после ухода из дома зашёл к нему и стал витиевато подводить базу под разговор о новой квартире.
- Всё знаю! - перебил меня ректор, - мы живём в маленьком городе и работаем тоже не в МГУ. А потом этого и следовало ожидать: типично вузовская история. Преподаватель защищает докторскую, становится