мои плакаты, а заодно узнать о реакции сотрудников на доклад. Но никто ничего не сказал - ни Михаил Ильич Стукачёв, ни Гриша Поносян, как будто ничего и не произошло. Все спешили по своим делам, я только успел напомнить Стукачёву, чтобы мне не забыли на весенний семестр нагрузку предусмотреть.

Михаил Ильич как-то загадочно улыбнулся и ответил, что он поручил распределять нагрузку Поносяну, так чтобы я к нему и обращался. Эта новость заинтересовала меня, и я дождался Гришу с занятий. Отвёл его в сторону и спросил:

- Это почему ты вместо 'Стукача' нагрузку распределяешь?

Гриша как-то забегал глазами, а потом, посмотрев мне прямо в лицо, рассказал:

- Ректору пришёл циркуляр из Министерства, что если на кафедрах имеются доценты, чтобы заведующими не держать неостепенённых и без звания. Ты ещё пока не имеешь аттестат доцента, да и не преподавал никогда в жизни! Вот ректор и принял решение назначить меня и.о. заведующего кафедрой вместо 'Стукача'. А будет объявлен конкурс - если хочешь, подавай на него, мне это место сто лет не нужно! Но я и тебе этого не советую, лучше получи квартиру - и снова в Тбилиси! Здесь жить нельзя - одни зеки и проходимцы!

Насчёт зеков Гриша был прав - строительство завода осуществлялось именно их силами. Не проходило и дня, чтобы не разнёсся слух о каком-нибудь новом преступлении, совершённом зеком. Говорили, что зеки в Тольятти находятся 'на химии', я не очень понимал смысл этого слова, но постоянно дразнил Наташу, что она тоже 'на химии'.

Да и по поводу проходимцев Григорий тоже был прав. Ну, кто приедет жить и работать в Тольятти, кроме тех редких, кого послала Партия или Комсомол'? Карьеристы, люди, скомпрометировавшие себя на прежнем месте, неудачники, квартирные 'махинаторы', наподобие Григория. Да он и не скрывал этого. А я чем лучше? Неудачник по прежней работе и местожительству. Идиот, променявший Москву на мифическую мафиозную 'родину'. Так что, кроме зеков и проходимцев, в Тольятти жили ещё и идиоты, уж один, по крайней мере, и это город не украшало!

Я буду несправедлив по отношению к Тольятти, если не упомяну ещё об одной группе населения прибывавшего в этот город - это романтики. Мне бы очень хотелось и себя причислить к этой категории, но совесть не позволяла. А вот Абросимовы, например, романтики - им и квартира не светила, они были неостепенёнными. Подруга Лены - Тамара, как я понял, тоже была из их числа. Бросила Москву, уехала от зажиточных родителей строить новую жизнь и получить практику языка, напрямую общаясь с 'натуральными' иностранцами. Да за такую 'практику' светил срок!

Я позвонил Лене и попросил сообщить 'на химию' про Наташу, и расстроенный предстоящим назначением Григория на 'моё' место, пришёл домой. Наташа была уже хороша - за день выпила почти всю бутылку, пришлось нести новую.

Я все разговоры переводил на мужа Наташи. Оказалось, что его зовут Игорем, ему тридцать пять лет, служит он под моим 'любимым' Могилёвом. Насчёт пистолета Наташа ничего определённого не сказала, но припомнила, что видела кобуру с 'чем-то' у мужа в ящике стола.

- Дался он тебе, - с досадой заметила Наташа, - ещё накликаешь!

За всю свою жизнь я убедился, что слова, пожелания, мысли, проклятия и прочие 'нематериальные' субстанции, могут материализоваться, если страстно, пристально или со страхом, то есть весьма эмоционально о них думать или говорить. Чтобы материализовалось что-нибудь хорошее - я что-то не припомню, а вот проклятия и прочая гадость - пожалуйста! Пример не заставил себя долго ждать.

Перед сном, уже, наклюкавшись, как следует, мы с Наташей решили принять ванну. Мы оба были худенькими и легко уместились туда вдвоём. Тёплая вода с пенным 'бадузаном' (тогда был такой шампунь для ванн), привела нас в восторг, и мы даже были близки к тому, чтобы прямо в воде заняться своим любимым делом. Наташа во всё горло пела: 'О, море в Гаграх:' и плескалась водой, как вдруг в дверь позвонили.

- Это, наверное, соседи, - решила она и, накинув халатик прямо на мокрое тело, не раздумывая, открыла дверь.

Я беззаботно плескался в ванной, и, услышав несколько коротких фраз, которыми перебросилась Наташа с человеком за дверью, не придал им значения. Наконец я услышал громко сказанную фразу Наташи: 'Ты пьян, убирайся отсюда!', и стук захлопнувшейся двери.

Наташа показалась в ванной, опять голая, и вся в слезах: 'О, море в Гаграх:' - кричала она, перебивая плач, и попыталась, было, даже опять влезть в ванну, но, повернув ко мне заплаканное лицо с огромным фингалом под глазом, прорыдала:

- Нури, мы пропали, это приехал Игорь!

Я, как дрессированный дельфин, так и вылетел из ванны в воздух. Ещё в полёте, я услышал частые звонки и стук ногами в дверь. В панике я вбежал в комнату и стал дёргать дверь балкона. Но, во-первых, она намертво примёрзла, а во-вторых, я вспомнил, что это пятый этаж. С лихорадочной быстротой я стал одеваться, надел даже своё кожаное пальто со злосчастным поясом, шапку-ушанку и сел на стул, зажав уши руками, чтобы не слышать этих ужасных звонков в дверь. Припомнив случай, когда меня 'подловила' мать московской Тамары, я констатировал, что это были 'цветочки'. 'Ягодки', может быть даже свинцовые и выпущенные из огнестрельного оружия, придётся пожинать, видимо, сейчас.

Наташа заперла дверь на цепочку, заметив при этом, что звонки прекратились. Я отпустил руки от ушей - звонков, действительно больше не было.

- Ушёл, гад, - удовлетворённо констатировала Наташа, но преждевременно. Вдруг раздались стуки в пол, то есть в потолок нижней квартиры.

- Он зашёл к Корнеевым, - поняла Наташа, - они открыли ему и впустили. Эти гады ненавидят меня, они уже жаловались на наши с тобой ночные 'концерты' (что-то не помню о чём это?), они всё расскажут и ему!

Видимо, Игорь стучал шваброй по потолку. Неожиданно рассвирепев, Наташа стала в ответ топать ногами. Стуки затихли. Тогда Наташа, что-то вспомнив, отбила ногой в пол чёткий, знакомый большинству русских мотив: 'А иди ты на хер!'

Посыл был понят, и в ответ в пол опять затарахтели. После полуночи стуки затихли, казалось, что всё устаканилось. Несмотря на призывы Наташи раздеться и бурной любовью выразить 'гадам' своё презрение, я так и сидел одетым часов до двух ночи на стуле, а потом так же одетым прилёг. В шесть часов утра я встал. Наташу разбудить мне так и не удалось, она не открывая глаз, стала пинаться ногами. Тогда я бесшумно открыл дверь и, выглянув на лестницу, посмотрел вниз - там было пусто. Тихо захлопнув дверь, я как кот, мягкими прыжками, в секунду спустился на два этажа. Начиная с третьего этажа, я шёл спокойно, а уж из подъезда вышел вальяжно, гордо, и не торопясь. Попробуй, докажи, откуда я! И подняв воротник пальто, я прогулочным шагом двинулся к общежитию.

В дверь общежития пришлось стучать довольно долго - дежурная тётя Маша спала и никого не ожидала в гости полседьмого утра. Извинившись, я наврал: 'Только что из аэропорта!' - и прошёл к себе на второй этаж. Вот откуда меня уж никто не выгонит! Хорошо дома!

Днём я несколько раз заходил на кафедру химии и всё-таки застал Наташу. Она была в огромных солнцезащитных очках, не очень-то скрывавших густо напудренный фингал. 'Дермаколов' тогда у нас ещё не было!

- Всё о'кей! - жизнерадостно воскликнула она. - Утром он снова позвонил в дверь, и я открыла. Первым делом он спросил про фингал, а затем уже про то, почему я его не пустила. Я и ответила, что приняла его за пьяного, хотя и сама была выпивши. Он простил меня, и мы даже немного поддали с утра. Приехал он всего на один день, вечером уезжает. Заскочил сюда он нелегально, его послали в командировку в Свердловск поездом, а он быстро самолётом - и сюда. Боюсь, как бы не заразить его, придётся напоить до поросячьего визга, чтобы не приставал. Мы-то уже свои, зараза к заразе не пристаёт! - успокоила она меня.

Мне ничего не оставалось, как принимать пачками тетрациклин с норсульфазолом. Весь вечер я просидел у Абросимовых, они никак не могли понять, почему я не у Наташи. Я придумывал всякие небылицы, - устал, дескать, надоело, надо же и у себя дома побыть. Лена хитро улыбнулась мне - подумала, наверное, что-то про 'критические' дни. Как будто мы по-пьянке их замечали!

Гене пришла из Баку (его родины) посылка с фруктами, называемыми 'фей-хоа'. Я очень любил эти фрукты ещё по Грузии и ел их с удовольствием. Гена мне и надавал с собой этих, снаружи зелёных, а внутри красных, с сильным запахом йода фруктов, вкус которых описать трудно. Фрукты были уже немного