газетами. Наташа без обиняков обняла меня за шею и поволокла к постели, которая уже была разобрана. Всё это казалось мне какой-то фантастикой или сном, но я решил, что так, видимо, это и должно быть - судьба!

- Делай со мной, что хочешь, но только обещай, что не будешь звать меня замуж! - прошептала мне прямо в ухо Наташа, когда мы уже фактически выполняли супружеские обязанности.

- Торжественно клянусь - не буду! - прерывисто дыша, обещал я.

Интуитивно я почувствовал, что уже скоро Наташа собирается нарушить тишину, и прикрыл ей рот ладонью. Звуки получились сильно приглушёнными.

- Проклятые студенты! - успела только, задыхаясь, прошептать Наташа, как ей пришлось 'глушить' уже меня.

И вот мы как рыбы, вытащенные из воды, лёжа на спинах, пытаемся дышать, беззвучно открывая рты. Студенты, вернее, студентки не дремлют! Им интересно всё, чем занимаются их доценты! В голове моей всё постепенно 'устаканилось'.

- Да, висеть бы мне сейчас с вываленным набок языком, не порвись пояс! - не давала мне покоя эта одна-единственная мысль. - Никаких суицидов больше, что бы ни случилось! - поклялся я сам себе. Заклялась, как говорят, свинья на помойку не ходить!

Предательства

Время от времени я заходил-таки на кафедру, чтобы сотрудники меня не забывали. Кроме преподавателей на кафедре работали три лаборанта - женщина-секретарь, жена доцента с соседней кафедры, а также двое мужчин - безногий ветеран войны Менадр Евстратович Олеандров (Поносян постоянно путал и называл его 'Олеандр Менандрович'), и молодой, чрезвычайно мрачный и молчаливый парень - Коля Мокин - пришедший только что после армии.

Когда на кафедре было много сотрудников, я веселил их анекдотами, которых помнил множество. Народ хохотал, только один Коля Мокин сидел молчаливый и мрачный, даже не улыбался, хотя анекдоты внимательно выслушивал. Но вот я перешёл к анекдотам на армейскую тематику. Рассказываю один из них: 'Солдат, слушающий анекдот, смеётся три раза: когда рассказывают, когда поясняют, и когда доходит. Офицер смеётся два раза: когда поясняют и когда доходит. Генерал смеётся только один раз: когда поясняют - до него не доходит!'.

Ну, все посмеялись, а Коля всё сидит мрачный, сдвинув густые брови, о чём-то думает. Прошло минут пять, все уже забыли об анекдоте, как вдруг стены кафедры сотряс громоподобный смех Коли, чего раньше от него никто и не слышал.

- Ха, ха, ха! - громко смеялся Коля, а потом, закончив смеяться, отчётливо сказал: - Да, Нурбей Владимирович, вы не лишены чувства юмора!

На этот раз стены кафедры сотряс коллективный гомерический смех всех сотрудников, длившийся так долго, что к нам в дверь стали заглядывать из коридора. Когда я уходил, Григорий Арамович, провожая меня до вестибюля, сказал напоследок:

- Как весело с тобой, будто находишься в родном Ереване! Зашёл бы в гости, так хочется выпить с кавказским человеком!

Мне и самому хотелось выпить с коллективом - Абросимовы (это Гена и Лена) почти не пили, а вдвоём с Наташей пьянствовать скучно, хотя мы и делали это каждый день. И я спросил у Поносяна, можно ли мне прийти с подругой из нашего же вуза, на что получил резко положительный ответ. Когда я сообщил Наташе, что мы приглашены к Поносяну в гости, она отнеслась к этому настороженно.

- Ты хорошо его знаешь, ведь к выпивке у нас в институте особое отношение - почти сухой закон?

Я слышал, что 'дядя Абраша' нетерпимо относится к пьянству, на партсобрании разбирали даже чьё-то 'персональное дело' за выпивку - об этом гласило объявление в вестибюле. Но мы ведь идём к кавказцу, почти к родственнику!

Заложив три поллитровки в карман кожаного пальто, подпоясавшись отремонтированным поясом, и взяв под руку мою Наташу, я отправился в гости к Поносяну. Он жил, как я уже говорил, в преподавательском общежитии, но как оказалось, в одной комнате с другим доцентом, молодым и общительным Гавриловым с кафедры философии.

Мы перезнакомились друг с другом, я вытащил три бутылки из одного кармана, что поразило хозяев, и мы начали выпивать. Почему-то Поносян после первой же рюмки пить отказался - привык, говорит, к вину, да и вообще сегодня печень побаливает. Наташу это опять же насторожило, но я шепнул её на ухо: - больше останется!

Пили, в основном, я с Гавриловым, да и Наташа - чуть-чуть. Как поётся в песне, 'выпили мы пива, а потом - по сто, а затем начали - про это и про то!' Коснулись мы того, что в институте - одни евреи. Поносян заметил, что почти все заведующие кафедрами - евреи, что нам здесь ничего не светит; он сам, например, собирается получить квартиру и снова тут же вернуться в Ереван.

- Так что, если ты собираешься получить кафедру, - забудь об этом, найдут какого-нибудь еврея! - доверительно сказал мне Поносян.

- А как же Абрам обещал мне через полгодика? - возмутился я.

- Да он всем обещает, и мне обещал то же самое! - признался Поносян.

И тут меня понесло - я и так, и этак поносил ректора, а за ним и всех институтских евреев. Даже затронул ректорскую маму, чего, правда, сам не помню.

- А какой он развратник - ты себе не представляешь! - добавил Поносян. - Был, понимаешь, в санатории в Кисловодске, да не один, а с молодой любовницей - вот с их кафедры, - и Гриша указал на Гаврилова. Тот засмеялся:

- Ну и шутник же ты, Гриша, да ей ещё тридцати нет, не верю!

- - У меня доказательства есть - фотографии! В том санатории мой двоюродный брат работает, вот он их и сфотографировал на память. А потом фотки эти мне передал, узнав, где я работаю. - Если будут обижать - покажешь, - говорит!

- Но когда Гаврилов посерьёзнел, Гриша рассмеялся и превратил всё в шутку.

Выпил я у Поносяна сильно - Наташа еле довела меня домой и положила спать в моей комнате - в таком состоянии я был ей бесполезен. Студенток мы не стеснялись, все уже были в курсе наших дел. Я спал часов до одиннадцати, пока в комнату ни постучала дежурная и ни сообщила, что меня срочно вызывают к ректору. Не предполагая ничего плохого, я быстро оделся и через полчаса был уже в приёмной. Ректору доложили, и я зашёл.

- Разговор будет плохой, - сразу предупредил меня Абрам, - знайте, что у нас городок очень маленький, а институт ещё меньше! Вчера вы при сотрудниках института ругали меня матерно и ругали всех евреев - что плохого я или другие евреи вам сделали? Ведёте развратный образ жизни, пьянствуете - и это при студентах в общежитии. А нагрузки почему себе не взяли - так вы приобретаете преподавательский опыт? Я недоволен вами - немедленно исправляйтесь, если хотите вообще у нас работать!

Вышел я от ректора так, как будто меня окатили - нет, не холодной водой, а ушатом дерьма. Кто донёс? Наташе же это самой не выгодно. Поносяну - тоже, ведь мы ректора ругали вместе. - Гаврилов! - мелькнула мысль, - он коммунист, на кафедре философии все коммунисты; он не ругал ни ректора, ни евреев. Как бы он не сказал ректору про фотографии, что у Гриши!

Я немедленно разыскал Поносяна, для этого мне пришлось даже его вызвать с занятий, и рассказал ему о происшедшем.

- Точно - Гаврилов! - поддакнул мне Григорий, - ведь они на кафедре философии все 'сексоты'. Секретные сотрудники - расшифровал он это слово, видя моё недоумение. А с фотографиями - это я пошутил, ты сам смотри - никому про это!

Наташе я рассказал про визит к ректору уже после работы, она была очень раздосадована.

- Ну, всё, теперь мы оба у начальства на крючке! Не хотела туда идти, чего ты и меня потащил? Теперь тебе никогда не получить кафедру, а мне - должности заместителя декана по воспитательной работе. Хотела подработать немного! Уверена - донёс Поносян! Морда у него отвратительная, не выпил ни капли, да и заинтересован он, чтобы ты кафедру не получил. Он на место заведующего кафедрой метит!

Я решил, что и это логично, но прямых доказательств нет. Надо быть крайне осторожным со всеми, хотя

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату