(Об Агриппине, матери Нерона:) Она желала доставить сыну верховную власть, но терпеть его властвования она не могла.

«Анналы», ХII, 64 (150, с.286)

Все запретное слаще.

«Анналы», ХIII, 12 (150, с.295)

(К Аникету, убийце его матери, Нерон) проявлял мало расположения, а в дальнейшем проникся глубокою ненавистью, ибо пославшие на преступления видят в их исполнителях живой укор для себя.

«Анналы», ХIV, 62 (160, с.362)

Добытая домогательствами хвала должна преследоваться с не меньшей решительностью, чем злокозненность, чем жестокость.

«Анналы», ХV, 21 (160, с.375)

Наше старание нравиться часто влечет за собой более пагубные последствия, нежели возбуждение нами неудовольствия.

«Анналы», ХV, 21 (160, с.375)

Жажда господства (...) берет верх над всеми остальными страстями.

«Анналы», ХV, 53 (160, с.393)

Ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства.

«Анналы», ХVI, 3 (150, с.406)

(Одни и) те же люди (...) любят безделье и (...) ненавидят покой.

«Германия» («О происхождении германцев и местоположении Германии»), 15 (160, с.466)

Добрые нравы имеют (...) большую силу, чем хорошие законы.

«Германия», 19 (160, с.468)

Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам – помнить.

«Германия», 27 (150, с.472)

От поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости.

«Германия», 30 (150, с.474)

Одобрение и громкая слава (...) более благосклонны к ораторам, чем к поэтам; ведь посредственные поэты никому не известны, а хороших знают лишь очень немногие.

«Диалог об ораторах», 10 (150, с.491)

(Об ораторах времен империи:) Обреченные льстить, они никогда не кажутся властителям в достаточной мере рабами, а нам – достаточно независимыми.

«Диалог об ораторах», 13 (150, с.495)

Мало не быть больным; я хочу, чтобы человек был смел, полнокровен, бодр; и в ком хвалят только его здоровье, тому рукой подать до болезни.

«Диалог об ораторах», 23 (150, с.504)

* Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.

«Диалог об ораторах», 37 (150, с.518)

Великое и яркое красноречие – дитя своеволия, которое неразумные называют свободой; оно неизменно сопутствует мятежам, подстрекает предающийся буйству народ, безрассудно, самоуверенно; в благоустроенных государствах оно вообще не рождается. Слышали ли мы хоть об одном ораторе у лакедемонян, хоть об одном у критян? А об отличавших эти государства строжайшем порядке и строжайших законах толкуют и посейчас. Не знаем мы и красноречия македонян и персов и любого другого народа, который удерживался в повиновении твердой рукою.

«Диалог об ораторах», 40 (150, с.520–521)

Пусть каждый пользуется благами своего века, не порицая чужого.

«Диалог об ораторах», 41 (150, с.522)

Мы (...) явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было бы столько же в нашей власти, как безмолвствовать.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 2 (150, с.425)

Лишь в малом числе пережили мы их (казненных) и, я бы сказал, даже самих себя, изъятые из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 3 (150, с.425)

Не всегда молва заблуждается, порой и она делает правильный выбор.

«Жизнеописание Юлия Агриколы», 9 (160, с.430)