несколько часов. Настает время закрывать внутренний люк корабля, который отделяет спускаемый аппарат от второго жилого отсека. И тут - неожиданность. Транспарант, подтверждающий закрытие люка, не загорается. Просим снова открыть люк, проверить, не попало ли что-нибудь постороннее под крышку, протереть салфеткой прокладки и закрыть повторно. Экипаж все выполняет, транспарант не горит. Просим проверить работу датчиков, которые посылают сигналы на транспарант. Датчики сделаны в виде кнопок, которые крышка люка при закрытии утапливает, и они посылают сигналы, как дверные звонки. Проверяют, все датчики работают. Правда, космонавты обращают внимание на то, что одна из кнопок едва касается крышки люка и не утопает до положения, при котором появляется сигнал. Мы просим проверить это еще и еще раз. Проверяют. Подтверждают. Просим проверить визуально, плотно ли закрыт люк. Докладывают, что плотно. Сигнал обязательно нужен - иначе автоматика не позволит проводить дальнейшие операции, и мы решаем получить его искусственно. Мы просим космонавтов закрепить кнопку в нажатом положении с помощью изоляционной ленты и после этого закрыть люк. Они это делают и подтверждают, что по визуальной оценке люк закрыт хорошо. И с этим идем на спуск. Заканчивается последний сеанс связи. Перед самым выходом из зоны видимости Вадим успевает задорно воскликнуть: «Готовь коньяк - завтра встретимся!»...
Мы все переключились слушать «Пятьдесят второго» - руководителя службы поиска. Связь с ним отличная. Точно в заданное время слышим: «Объект прошел первый рубеж». Это означало, что средства противовоздушной обороны видят спускаемый аппарат, следят за ним и определили, что на момент доклада он находится на удалении 2500 километров от расчетной точки посадки. Потом следуют доклады о том, что удаление от расчетной точки 1000 километров, 500, 200, 100, наконец, слышим доклад о том, что в расчетном районе посадки вертолетчики наблюдают парашют. Это прекрасно!
На лицах многих появляются довольные улыбки. Слышим сигналы маяка, которые передаются через антенну, вплетенную в парашютную стренгу, - это дополнительное подтверждение того, что парашют открыт. Потом доклад «Пятьдесят второго»: «Объект произвел посадку, вертолеты приземляются рядом с объектом». Ну, кажется, все. Сейчас доложат о самочувствии экипажа, и на этом мы свою работу закончим. Осталось несколько минут...
Ждем... Проходят пять минут, десять, пятнадцать... »Пятьдесят второй» молчит... Странно, обычно всегда кто-нибудь в вертолете остается на связи и докладывает обо всем, что происходит... Проходит час... »Пятьдесят второй» молчит... Значит, что-то случилось... Вдруг по внутренней связи Каманин просит меня зайти. Он один сидит в комнате Государственной комиссии и никогда просто так не зовет. Бегу к нему. Каманин мрачно на меня смотрит и говорит: «Мне сейчас передали код «сто одиннадцать», это значит, что все погибли. Мы договаривались, если код «пять» - состояние отличное; «четыре» - хорошее; «три» - есть травмы; «два» - тяжелые травмы; «единица» - человек погиб; три единицы означают, что погибли все трое. Надо вылетать на место, я самолет заказал». Мы сразу сели в машину и поехали на аэродром - Каманин, Шаталов и я. Самолет уже нас ждал. Сейчас даже не помню, на каком аэродроме мы приземлились. Перешли в вертолет и полетели на место.
Аппарат лежал на боку. Люк открыт. Ребят уже увезли. Кто-то из врачей доложил, что, очевидно, была разгерметизация, вскипела кровь. Врачи пытались вливать донорскую кровь - но все напрасно. Когда открыли люк, космонавты были еще теплые, но постепенно... надежд не осталось... Как невыносимо больно, как нелепо! Ровное поле, прекрасная погода, аппарат в отличном состоянии, а ребята погибли. И тут меня как будто электрическим током ударило. А может, это люк? Может, это моя ошибка? Но ведь они проверяли! Может быть, они чего-то не увидели?.. Не буду пытаться описывать, что я чувствовал в тот момент...
Пошли с Володей к спускаемому аппарату, чтобы составить протокол о его состоянии после посадки. Аппарат был сразу оцеплен военными так, что к нему никто из посторонних приблизиться не мог. Первое, что мне бросилось в глаза, - авторучка, которую я подарил после своего полета Виктору Пацаеву «на удачу». Сейчас она валялась на песке - видно, выпала, когда его вытаскивали. В голове замелькали воспоминания, как мы пришли с Вадимом и Виктором ко мне домой после заседания ВПК, где утвердили их экипаж, как радовались этому, пели песни, как, прощаясь, я протянул ему эту ручку... И вот - финал. Конец мечтам и планам...
Мы осмотрели все изнутри и снаружи, записали. Все было нормально. Потом из спускаемого аппарата был изъят магнитофон, который записывал все параметры на участке спуска. Его опечатали в специальном контейнере и повезли с охраной в Москву. Он должен был рассказать о причине трагедии. Мы летели в том же самолете.
Прилетели ночью. Уже на аэродроме нам сообщили, что завтра утром начинается прощание. Опять в Центральном Доме Советской Армии... Два дня скорбный людской поток двигался в направлении этого дома. Казалось, вся страна пришла отдать последнюю дань уважения людям, которые ради прогресса пожертвовали жизнью.
А тем временем работала Правительственная комиссия. Записи были расшифрованы. Оказалось, что при разделении корабля на отсеки по непонятным причинам открылся клапан, который должен был на больших высотах обеспечивать герметизацию кабины и открываться только перед приземлением, чтобы выравнивать давление.
А ведь трагедии могло и не произойти! В спускаемом аппарате было два одинаковых клапана, каждый из которых имел заслонку, управляемую автоматически, и заслонку, управляемую вручную. Если хотя бы одна заслонка закрыта, герметичность сохраняется. Когда проектировали клапан, никто не предполагал, что заслонка, управляемая автоматически, может быть случайно открыта. Вторая заслонка была предназначена только для того, чтобы при посадке на воду закрыть ее, если вода будет затекать через клапан внутрь спускаемого аппарата. По инструкции перед стартом заслонка, управляемая вручную, на одном клапане должна быть закрыта, а на другом - открыта. И закрыта должна быть как раз на том клапане, где произошел отказ. Если бы все было сделано по инструкции, то ребята были бы живы! Но когда приводили корабль в предполетное состояние, заслонки установили по-другому: ту, что должна быть закрыта, открыли, и наоборот. Поскольку клапаны были абсолютно одинаковы, никто этому никакого значения не придал.
Ребята после разделения отсеков корабля почувствовали, что вскрылся клапан. Видеть они этого не могли, наверное, услышали свист выходящего воздуха и увидели, что в кабине появился туман. Все трое мгновенно отстегнулись от кресел, и кто-то из них начал закрывать клапан, но, как нарочно, не тот. Они старались закрыть клапан, который и без того был закрыт. О том, что перед стартом произошло изменение, все забыли. Если бы они это вспомнили! Если бы даже не вспомнили, но, на всякий случай, начали закрывать оба клапана! Они бы спаслись. Но случилось худшее...
Задумываясь над тем, что произошло, понимаешь, как важно для таких ответственных работ ничего не менять без крайней необходимости. Никогда не знаешь, что таится за каждым изменением. Сколько раз после этого случая меня называли бюрократом, упрямым человеком, не желающим думать. А я упорно отказывался вносить изменения в жизненно важные операции, продуманные до мелочей и проверенные в полете, даже если не видел ошибок в том, что предлагается.
Помню, как-то Анохин рассказал случай из своей летной практики. Во время дальней командировки в одном из полетов у него отказало управление. Он с трудом посадил самолет на ближайший аэродром. Произошло это незадолго до праздника, и он торопился вернуться домой. Наземные службы старались отремонтировать самолет быстро, чтобы его не задержать. Но когда ремонтные работы были завершены, оказалось, что техники, по ошибке, неправильно соединили рули со штурвалом, и самолет вместо разворотов вправо совершал развороты влево, и наоборот. Об этом рассказали Анохину и попросили задержаться. Нужно было время, чтобы сделать повторный ремонт. Но Анохин решил, что ради этого задерживаться не стоит, рассудив так: «Я же теперь знаю, что штурвал надо отклонять в противоположную сторону, а в Москве приведем все в порядок». И взлетел. И почти сразу разбил самолет. При первом же порыве ветра он начал управлять им так, как это делал всегда. Как только потребовалась быстрая реакция, его действиями начали руководить навыки и автоматизм, а не та новая логика, на которую он рассчитывал. А Анохин в то время был одним из лучших летчиков-испытателей страны. К сожалению, всем нам часто приходится учиться на своих ошибках. А иногда мы о них забываем...
Когда комиссия поняла, что произошло, к работе были привлечены лучшие специалисты по клапанам. Они пытались понять, что заставило клапан открыться и как исключить такие случаи на будущее. Гипотез относительно причины отказа было много. Чтобы их проверить, собрали все клапаны, изготовленные для других кораблей. Завод выпустил еще дополнительную партию. Провели около тысячи экспериментов, и ни в
