отсек, закрывали за собой люк, после этого в камере создавался почти вакуум. А нам надо было надеть скафандры, выпустить из отсека воздух, открыть люк и, пользуясь автономной системой жизнеобеспечения, выполнять те элементы перехода, которые возможны. Ошибаться нельзя - вакуум был реальный.
Пришлось заново репетировать эвакуацию из спускаемого аппарата при посадке на воду, теперь уже в составе реального экипажа. На этот раз нас забирали с воды не в шлюпку, а на вертолет. Это было сложнее. Вертолет зависал над каждым по очереди и спускал трос с крюком. Надо было поймать крюк, зацепить его за петли гидрокостюма и дать сигнал вертолетчикам о готовности к подъему. Когда находишься под вертолетом, вода вокруг как будто кипит, все в брызгах, смотреть трудно.
Трос сразу брать нельзя, он может быть наэлектризован, и тогда ударит током. Поэтому сначала от крюка приходится уворачиваться, ждешь, пока он коснется воды. Потом стараешься крюк поскорее схватить, чтобы он не утонул глубоко, иначе после того, как его поднимешь, под тобой образуется петля и, когда вертолет начнет набирать высоту, трос может обхватить вокруг ноги или, хуже того, вокруг шеи - и здесь уже радости будет мало. Вертолет не может долго висеть, поэтому все приходится делать быстро. И как только покажешь вертолетчикам, что готов к подъему, то чувствуешь, как трос тебя выдергивает из воды и поднимает высоко в воздух. Лебедка медленно подтягивает трос, в то время как вертолет поднимается и берет курс на берег. Ты летишь над водой, словно на парашюте, только не вертикально, а почти горизонтально. И так пока трос не затянет тебя внутрь вертолета. Впечатляющий полет!
Для нас с Хруновым самым сложным этапом предстоящей космической программы был переход из корабля в корабль. Отрепетировать его в более или менее полном объеме можно было только в летающей лаборатории, а дело это очень кропотливое. При подготовке выхода Леонова мне уже удалось ощутить всю его «прелесть». Теперь надо было готовиться самому. В Москве в то время стояла неважная погода, и мы улетели для тренировок в Казахстан. Там наблюдался устойчивый антициклон. Зима, очень холодно. Мы жили в той самой гостинице, в которой космонавты проводят последние дни перед полетом в космос. Каждое утро подъезжали к замерзшему самолету и поднимались в него по заиндевевшему трапу. Пилоты к этому времени уже успевали вызвать машину с подогревателем. От нее через открытую дверь в салон была протянута широкая матерчатая труба, которая извергала поток горячего воздуха. Странная смесь холодного и горячего встречала нас внутри. После нашего прихода пилоты начинали прогревать двигатели, а мы, с помощью методистов, - снаряжать себя. Сначала надевали скафандры, потом на них - подвесные системы парашютов, а сверху - макеты систем жизнеобеспечения. Эти макеты внешне выглядели так же, как реальные системы, и, к сожалению, были такими же тяжелыми. Мы сразу становились мало подвижными и обремененными большим грузом.
Для каждого из нас у боковой стенке салона укладывались парашюты. Предполагалось, что в случае аварии методисты снимут с нас макеты, наденут парашюты и выбросят нас через специально подготовленный колодец из самолета. После нас самолет должны будут покинуть остальные. Так предписывала инструкция. Мы называли ее «инструкцией для прокурора». На самом деле, падающий «Ту- 104» покинуть без катапульты практически невозможно. Как-то Олег Хомутов, отважный парашютист- испытатель, мастер парашютного спорта, рассказывал нам, как он выполнял испытательный прыжок из самолета такого класса через такой же колодец. Самолет находился в состоянии устойчивого горизонтального полета. Так вот, когда Олег, свернувшись калачиком, не в скафандре, а в обычном летном костюме, вылетал из аналогичного колодца, воздушный удар был такой ошеломляющей силы, что привел его практически в шоковое состояние. В течение нескольких секунд он не мог собраться с мыслями. Воздушным ударом у него выбило парашютную сумку, которая была плотно притянута к груди запасным парашютом. В нее после прыжка укладывают парашют. Олег заметил, как что-то отделилось, и решил, что оторвало основной парашют. Это было полной нелепостью, поскольку основной парашют находится сзади, а сумка пролетела у него перед глазами. Олег выдернул кольцо запасного парашюта и, когда он начал открываться, увидел, что основной парашют на месте и тоже открывается. Два парашюта мешали друг другу, и ситуация была угрожающей. Выручил опыт. Олег сумел убрать запасной парашют из зоны основного и безопасно приземлиться. А после прыжка он не мог понять, каким образом у него возникла столь абсурдная мысль. Утрата логики действий говорила о мощности нагрузки. И это был спокойный горизонтальный полет, а не аварийное падение. При падении самолета через колодец выпрыгнуть нельзя, по нему надо карабкаться. Кроме того, в скафандре нельзя свернуться, нужно было бы вылетать в полный рост. Слава Богу, что никому не пришлось прыгать!
Честно говоря, о возможности аварии мы во время полетов особенно не задумывались. Если и рассуждали на эту тему, то больше для развлечения, в свободное время. В полетах мы либо готовились к очередной «горке», либо, когда наступала невесомость, репетировали очередной элемент перехода. Полет вместе с подготовкой к нему занимал всю первую половину дня. Потом был перерыв на обед, а после него - второй полет. И так каждый день. Сначала отрабатывали переход, потом учились спасать друг друга на случай, если кто-то после выхода потеряет работоспособность. Комаров и Быковский летали с нами - смотрели, старались получить детальное представление о том, что будет происходить за бортом во время реального перехода.
Устали жутко! Когда вернулись в Москву, обнаружили, что за время тренировок у нас с Женей заметно понизилось содержание гемоглобина в крови. Нас стали усиленно кормить печенкой. Помогало...
В программу подготовки среди очень нужных элементов вкрапливались и такие, полезность которых была сомнительна. Нам, например, приходилось выполнять парашютные прыжки. Зачем? Я логического обоснования прыжкам не находил. Мы знали, что в программе подготовки американских космонавтов прыжков нет. А нас заставляли прыгать на воду и на сушу, на снег и на открытый грунт. Нередко ребята возвращались с прыжков с тяжелыми травмами.
Не могу забыть, как во время прыжков в Киржаче, когда я уже собрал парашют и наблюдал вместе с другими за теми, кто прыгал после нас, Валера Галайда - известный в то время парашютист-испытатель вдруг спросил у меня: «А почему он не встает?» Я увидел, что он смотрит в сторону Жоры Гречко, который только что приземлился. Жора действительно лежал как-то странно - скорчившись, лицом вниз. Я подбежал к нему, спрашиваю: «Жора, ты что?» Он говорит: «Ногу сломал». Я взял его за плечи, осторожно приподнял и положил на спину. И вижу, что носок правой ноги свободно поворачивается и падает на землю горизонтально. Жора вскрикивает от боли. Появляется врач, накладывает шины, и Жору увозят в госпиталь Бурденко. Ему делают сложную операцию, и потом полтора года он борется за то, чтобы восстановить нормальную физическую форму. Можно ли считать оправданными такие жертвы? Думаю, что нет.
Другим бессмысленным видом подготовки мы считали полеты на истребителях. Никто из нас до этого не был летчиком. Научиться пилотировать в короткие сроки было невозможно, да и не нужно. И решили нас возить в роли учеников в задней кабине учебного истребителя, доверяя лишь простейшие формы управления. В основном мы смотрели, как пилотирует командир. Конечно, было интересно, полеты явно вызывали психологический подъем. Но, опять-таки, мы понимали, что с каждым полетом связан риск и считали его неоправданным. Я хотел лететь в космос и ради этого готов был рисковать своей жизнью, но почему я должен был подвергать себя опасности, занимаясь тем, что мне абсолютно не нужно? И должен признаться, что такого рода упражнения вызывали какую-то психологическую усталость. Я нередко ловил себя на мысли о том, что хочу хоть недолго пожить спокойно, чтобы привести себя опять в нормальное состояние. Но от программы отклоняться было нельзя, а она иногда щекотала нервы.
Навсегда остался в памяти наш полет с летчиком Сашей Справцевым. Саша выполнял фигуры высшего пилотажа в зоне испытательных полетов под Москвой. Перед каждой фигурой он говорил мне, что собирается делать дальше. Я наблюдал через фонарь, как вращается вокруг нас Земля. В зоне было много самолетов, и в наушниках слышались переговоры экипажей с руководителем полета. Вдруг во время «петли», когда мы находились в положении вниз головой, я почувствовал, что пропал шум двигателя и услышал чей-то голос: «Обрезало двигатель». Позывного того, кто это сказал, не было. Из эфира сразу все пропали. Я не мог, оценить ситуацию по приборам и решил спросить у Саши, но так, чтобы не проявить никакой нервозности. Задал, как оказалось, глупый вопрос: «Полет продолжать будем?» А в ответ: «Молчок, отказал двигатель». И я замолчал. Саша перевел самолет в положение колесами вниз и направил его в сторону аэродрома. Смотрю на высотомер: самолет быстро теряет высоту. Саша командует: «Приготовиться!» Поднимаю красную крышку, под которой управление катапультой. Смотрю, где мы находимся. Вижу город Чкаловская. Здесь Саша бросать самолет не будет. А дальше? А дальше уже высота будет недостаточная для катапультирования. Да, похоже Саша решил пробовать садиться. Слышу с Земли:
