– Итальянка Филиппа Дуччи, сестра пьемонтского конюшего, с которой я провел всего лишь несколько ночей, ждет от меня ребенка.

– Ах, вот в чем дело! – громко расхохотался коннетабль. – В молодости это случается с каждым. Это пустяки, шалости!

Он порывисто вскочил, подошел к Генриху и крепко стиснул его в своих объятиях.

– Вот и отлично! Вы наконец-то доказали, что можете продолжить славную династию Валуа.

– Это же будет незаконный ребенок! Бастард!.. – смущенно пробормотал Генрих. – Плод греха!.. Мне бы очень хотелось, монсеньор, чтобы этот ничего не значащий эпизод в моей жизни не стал достоянием сплетен и был от всех скрыт.

Лицо коннетабля стало серьезным. Он снова опустился в кресло напротив дофина.

– Нет!.. О случившемся непременно должны узнать. Эта новость долгожданная, она обрадует всех. Главное, что у вас могут быть наследники! Вот это новость! Вот это победа!

Генрих покраснел. Ему было стыдно. Заметив его смущение, Монморанси по-отечески постарался объяснить принцу о его ответственности за произошедшее.

– Монсеньор, вы никогда не должны забывать о своем высоком, исключительном положении. Этот ребенок будет нуждаться в воспитании, соответствующем его статусу отпрыска дофина. После рождения ребенка необходимо будет доставить во Францию.

– А что будет с его матерью? – поинтересовался Генрих.

– Матери будет выплачена значительная сумма, после чего ее отправят в монастырь, – тон главного распорядителя двора был неоспоримым. – Монсеньор, вы – дофин и должны относиться к себе, как к будущему правителю государства, и исполнять свой долг. Судьба матери ребенка вас больше не должна интересовать. Ваша жизнь отныне принадлежит вашим подданным. Обязанности венценосцев отличаются от обязанностей всех прочих людей.

– Беда моя в том, что я люблю Диану де Пуатье, – Генрих был в отчаянии. – Поймет ли она меня после всего случившегося? Если я ее потеряю, я погибну. Если бы даже супруг госпожи де Брезе был еще жив, я все равно бы любил ее и не старался бы подавить в себе это непобедимое чувство. Истинная любовь не слушает приказов и спастись от нее нельзя.

Монморанси тут же прикинул, что титул дамы сердца дофина для Дианы может стать триумфом! Да и ему, главному распорядителю королевского двора и коннетаблю, возвышение Дианы будет только во благо, ибо Генриху рано или поздно предстоит стать королем, а неувядающей прекрасной Диане – его фавориткой. О флорентийке Монморанси даже не вспомнил, ибо никогда не брал ее в расчет. Коннетабль гордился своей победой над неповоротливым тугодумом Генрихом, легко подпавшим под его влияние. Как человек уже зрелый, он без труда смог внушить юноше свои взгляды и вкусы. Монморанси давно заметил, что предмет обожания печального мечтателя – прекрасная Диана де Пуатье. «Пусть Диана станет его возлюбленной, пусть статуя оживет, – решил Монморанси. – Только она может обеспечить наше дальнейшее могущество. Умная, проницательная, дальновидная она окажет неограниченное влияние на наследника трона. Будущий король стоит того, чтобы богиня спустилась на землю. Я устрою им встречу в моем Экуанском замке, как только мы с победой вернемся в Париж».

О случившемся Анн де Монморанси немедленно известил Диану де Пуатье и короля.

Через месяц коннетабль сообщил дофину, что прекрасная вдова согласилась после рождения ребенка руководить его воспитанием и обучением.

К началу осени дофин и коннетабль выиграли военную кампанию. Король устроил своему сыну торжественную встречу. Когда вдова великого сенешаля подошла к дофину, чтобы приветствовать его, все, включая короля, Екатерину, фаворитку мадам д’Этамп и фрейлин, замерли в ожидании и не спускали с них глаз.

Диана была более прекрасна, чем когда-либо. Ее черно-белое платье было расшито жемчугами, бриллианты украшали темные волосы. Этот строгий элегантный наряд вдовы соответствовал той роли, которую великолепно исполняла мадам де Брезе – роли советницы принца Генриха.

Дофин не мог скрыть своего восхищения. Диана достигла своей наиболее волнительной и ослепительной красоты. Несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, она восхитительно смотрелась рядом с молодым принцем. Он был красив, высок ростом, пропорционально сложен, с удлиненным овалом лица, мечтательными выразительными глазами, а главное он был мужественным героем-рыцарем. Он одержал победу на полях сражений, вернулся победителем, и любовь к прекрасной даме вспыхнула в нем с новой силой. Но в его взгляде затаились печаль и стыд. Он провинился, нашкодил, простит ли она его за мимолетную интрижку, поверит ли, что сердце ее рыцаря принадлежит только ей?

Вдова великого сенешаля преклонила колено, выразила свое почтение дофину.

– Я счастлива, что вы вернулись, монсеньор, – чуть слышно промолвила она, затем поднялась и заняла свое место в свите королевы, собравшейся на площади перед Лувром, чтобы приветствовать принца.

Генрих проводил ее полным грусти взглядом.

На следующее утро после прошедшего бала распорядитель двора заторопился в покои Дианы. Действовать он, как всегда, решил без промедления. Этого требовали его тайные замыслы и далеко идущие интересы. В характере Монморанси соединились воедино тщеславие, неумолимая суровость воина и религиозный фанатизм, с одной стороны, и блестящая разнузданная развращенность, свойственная придворной жизни, с другой.

Когда Анн де Монморанси вошел в покои Дианы де Пуатье, которая по праву придворной дамы королевы Элеоноры имела свои покои в Лувре, она на его почтительный поклон ответила дружелюбной улыбкой. Возраст над этой женщиной был явно не властен. Она была живым воплощением бессмертной богини Дианы, взирающей на нее с полотен Приматиччо. На двух картинах, украшавших покои красавицы, были изображены сцены охоты: повелительница лесов, гор и рек мчится по лесу на колеснице, запряженной сернами и оленями; в предрассветной долине богиня, окруженная нимфами и собаками, охотится за ланью.

– Рядом с вами, мадам, не выдерживают соперничества даже самые юные красавицы, а уж о Екатерине и говорить не приходится, – приветствовал хозяйку Монморанси.

– Почему вы вспомнили о дофинессе? – насторожилась Диана.

Хитроумный Монморанси никогда никого не упоминал случайно. Их связывали общие интересы и длительная дружба, и они прекрасно изучили друг друга. Она преданно заботилась о своем друге, которого высоко ценил ее покойный муж, и старалась прислушиваться к его мнению и советам. Как и Монморанси, она была ярой сторонницей единства христианского мира и люто ненавидела протестантов.

Он не ответил на ее вопрос, тогда она задала свой, когда они уютно расположились у камина.

– Какой счастливый случай привел вас ко мне после длительной разлуки в столь ранний час?

Монморанси взял в руки кубок с вином, поданный слугой, и предложил Диане.

– Давайте осушим до дна эти кубки за то, о чем я вам сейчас сообщу и что может оказаться важным для вас, для меня и всей Франции.

Заинтригованная Диана послушалась.

– Мадам, если вы прислушаетесь к моим советам, то, возможно, в скором времени станете некоронованной королевой Франции, – Монморанси придвинулся совсем близко к наставнице принца, заговорил тихо, убежденно, словно приказывал. – Дофин любит вас со всем пылом молодости. Вы единственная, кто может сделать его счастливым. И вам это хорошо известно. Он возмужал, стал мужчиной, а главное, стал дофином. Итальянка вам не помеха. Она всегда будет находиться в тени своего мужа, которого безумно любит. Но он не любит ее и никогда не полюбит, потому что любит вас и только вас. Пусть итальянка остается при нем, нам это даже на руку.

Диана внимательно слушала, слова Монморанси не были для нее неожиданными. Она сама часто думала о Генрихе. Она ведь не знала истинной, возвышенной любви, ее муж годился ей даже не в отцы, а в деды. Конечно, ей больше подходила роль наставницы, а чувства к Генриху были до недавнего времени в значительной мере материнскими. Когда же герцог Орлеанский превратился по воле судьбы в дофина, все изменилось. Будущий король Франции заставил ее посмотреть на своего верного рыцаря другими глазами. И все-таки она была осторожна, ведь подобное возвышение таило в себе огромную опасность.

– Монсеньор, а вы подумали, что я рискую стать мишенью для ярости завистников, подвергнуться граду насмешек, которые будет распространять среди придворных дам герцогиня д’Этамп, а кроме того,