приказала себе Екатерина и встала. – Я не имею права сдаваться. Потому, что я – Медичи!»

Вошедшей камеристке она приказала причесать себя и одеть в самое скромное и незаметное платье, рассудив, что любой пленник – в данном положении она считала себя пленницей, – когда он прикидывается еще более приниженным, чем требуется, поступает правильно, ибо тот, кто ожидает своего звездного часа и верит в него, должен вести себя как можно скромнее и неприметнее.

Как правило, король принимал с раннего утра. Аудиенции длятся несколько часов, а потом король остается в своем рабочем кабинете с советниками и секретарями для решения неотложных государственных дел, и попасть к нему сегодня будет уже невозможно. Время приближалось к полудню. Прием уже давно начался. Медлить было нельзя. Екатерина заторопилась. Когда она дошла до королевских покоев, оказалось, что у короля на приеме посланец из Рима. Скорее всего, эта аудиенция закончится поздно и король будет в плохом настроении. Отступать она не собиралась, твердо для себя решила проявить терпение и сохранить решимость выиграть этот поединок.

Екатерина окинула беглым взглядом приемную. В ней, как всегда, собралась целая толпа ожидающих аудиенции. То были представители самых разных сословий с прошениями о должности, помиловании какого-нибудь родственника, угодившего в тюрьму, с докладами об исполнении королевских приказов и поручений. Небольшими группами у окон и по углам огромного зала стояли придворные в ожидании поручений от короля. Во всем, что касалось августейших особ, двор придерживался чрезвычайно сложного церемониала, в котором каждый выполнял строго определенные обязанности, зорко следя, чтобы его не обошли низшие по званию. В зале царило оживление. Предметом всех разговоров была внезапная кончина папы. Говорили приглушенными голосами, но нетрудно было догадаться, что обсуждали одно и то же. Все без исключения делали вид, что не замечают герцогини Орлеанской. Екатерина тоже решила не обращать ни на кого внимания, стерпеть в этой ситуации оскорбления, но навсегда сохранить их в своей памяти.

Собрав все свое мужество, Екатерина подошла к секретарю и застенчиво испросила аудиенции у короля. Она провела больше часа в напряженном ожидании, прежде чем ее впустили к нему. Сердце у нее тревожно билось, когда она вслед за капитаном гвардии Его Величества переступила порог королевских апартаментов. В кабинете возле кресла, в котором сидел король, стоял его шут Бриандис. Подняв полные страданий глаза, Екатерина тихим голосом попросила Франциска поговорить с ней наедине. Увидев ее молящий взгляд, король попросил шута, считавшего себя привилегированной персоной, имеющей право на высказывание своего мнения в отношении всех дел, происходящих в королевстве, немедленно удалиться.

Отвесив низкий поклон своему повелителю, шут скорчил гримасу и громко произнес:

– А невеста осталась без приданого и оставила нашего мудрого короля с носом! Без Милана, без Генуи, без Неаполя.

– Уйди отсюда, Бриандис! – повторил свой приказ король.

– Я думал, мой король предпочитает правду лжи… а он выгоняет меня за правду. Правда никому не нравится, даже мудрейшему из мудрых.

Франциск нахмурился, указал шуту на дверь.

– Вижу, вижу, что мой друг король повелевает мне молчать. Если б не забота о благе государства, я б постыдился вмешиваться в это дельце, – заливаясь смехом, шут не спеша удалился.

Екатерина от нанесенного оскорбления зарыдала, бросилась к королю и упала около его ног на колени.

– Встань, Катрин, встань! – смущенно проговорил король.

Она не торопилась подняться, хотя ей было страшно и унизительно и хотелось немедленно убежать. Стоя на коленях, она торопливо, опасаясь, что не успеет высказать все наболевшее за эти дни, заговорила:

– Еще совсем недавно вы, Ваше Величество, оказывали мне честь, называя меня своим другом, а теперь… Разве я виновата в случившемся? Я не переживу вашего презрения ко мне. Вы должны простить меня за все… Если вы прикажете, чтобы я удалилась в монастырь, я смиренно покорюсь вашей высочайшей воле… Знайте, ваша дружба была главной радостью моей недолгой жизни во Франции. Ведь я еще так молода… Только от вас я видела добро.

Екатерина замолчала. Слезы текли по ее щекам.

Франциск редко оставался безучастным к женским слезам. Как и в первый день их знакомства в Марселе, он подошел к коленопреклоненной перед ним невестке и поднял ее.

– Вы пожелали, чтобы я принял вас, – и вот вы здесь. Вам даже не пришлось долго ждать. Что вы хотите?

Король, обычно приветливый и доброжелательный, на этот раз говорил с ней весьма резким, официальным тоном. Он почти уже принял решение о разводе и отправке Катрин в один из монастырей Италии, ведь у нее с Генрихом до сих пор не было детей, а теперь и приданое не соответствовало утвержденному договору.

Встреча начиналась плохо, но у Екатерины хватило мужества сохранить решимость.

Как можно трогательнее она ответила:

– Я мечтаю преданно служить вам, величайшему и мудрейшему из королей.

Она стояла перед ним такая беззащитная и юная, с таким преданным взглядом, что он сжалился над ней, усадил в кресло рядом с собой и, чтобы успокоить, спросил:

– Вам нравится во Франции?

– О, да!

Глаза Екатерины еще полны были слез. Она соображала быстро и поняла: король вспомнил, что он – рыцарь. В нем уживались два совершенно разных человека: он был и великим королем, и большим ребенком, который постоянно влюблялся и обожал играть роль благородного рыцаря перед женщинами.

Франциск молчал, долго и пристально разглядывал Катрин, словно увидел впервые. Она разрушила его мечту утвердиться в Италии… Отправить ее в монастырь?.. Но она так молода… Ей нет еще и шестнадцати. Он невольно задержал свой взгляд на идеальной красоте и изяществе ее рук и вспомнил Мадонну Леонардо с такими же руками совершенной красоты. Вспомнил, что по странному стечению обстоятельств Катрин родилась в тот же год и тоже весной, всего за несколько дней до смерти гениального Леонардо да Винчи. Леонардо – флорентиец, как и она. «Это знак свыше!.. Не случайный!.. Что бы это могло значить? – задумался Франциск. – У меня с ним и с ней много общего: любовь к прекрасному, умение видеть его, желание познать окружающий мир, блестящая образованность. С Катрин интересно вести беседу. А какая она бесстрашная наездница. Я пригласил обоих флорентийцев во Францию. Леонардо, чтобы французский двор не уступал своей изысканностью знатным дворам Италии, Катрин, чтобы через брак с моим сыном, с которым у меня, к сожалению, нет ничего общего, вновь завоевать господство над Италией. Леонардо преждевременно, к моей величайшей печали, покинул меня, папа обманул. Теперь понимаю, что даже если бы папа и остался жив, обещаний своих он бы не выполнил. Надо было прислушаться к предостережениям Монморанси – он безусловно дальновиден и мудр. Что же мне теперь делать с Катрин?.. Что?.. Всё и все против нее, если бы не знак свыше, указующий на пересечение ее судьбы с судьбой ее гениального соотечественника, величайшего мыслителя и художника. Я не буду отправлять Катрин обратно, – решил Франциск и усмехнулся. – Если бы Катрин знала, что на этот раз ее судьбу решил великий Леонардо!.. Пусть это будет моей тайной…»

– Катрин, – ласково произнес король, – Господу было угодно, чтобы ты стала моей невесткой. Оставайся ею и впредь!..

«И еще… Если Генрих останется с Катрин, он может остаться бездетным. И это к лучшему, – рассудил король, обрадовавшись открывшейся перспективе, – и тогда мой любимый младший сын Карл сможет взойти на трон после Франциска. Карл обладает всеми данными для правителя Франции. Он – лучший из моих сыновей. Генрих же может оказать пагубное влияние на королевство».

– Запомни, Катрин, – продолжил король, – мы все живем в жестоком мире, и король, пойми меня правильно, никогда не должен забывать об этом.

– Ваше Величество, я буду учиться мудрости у вас, величайшего из королей.

– Я еще раз убедился, что ты – искусный и тонкий дипломат!.. Кто бы мог подумать… Но это очень