Рассказчик запнулся. Витнесс, прежде разглядывавший ногти на правой, непокалеченной руке, поднял глаза и оглядел сидящих на скамеечках в осеннем парке. Понурые, серьёзные лица пятерых немолодых мужчин. Никто не смотрит друг на друга, занятый своими мыслями, а мысли отнюдь не весёлые. Ещё бы. И как всё же хорошо, что строки Шекспира разрядили этот спор. Витиеватые фразы древней поэзии ветерком коснулись распалённых спорщиков и утихомирили на несколько минут, даром, что зачитали стихи лишь в качестве очередного аргумента.

Рассказчик откашлялся и продолжил:

Дабт захлопнул книжку и торопливо спрятал её под свой толстый вязаный свитер: в любой момент сюда могла нагрянуть медсестра и прости-прощай тогда и Шекспир, и ставшие привычными нелегальные посиделки. В санатории «Хэдж-Сэппорт» за пациентами следили внимательно: как-никак раковые больные. А значит — интенсивная терапия и строжайшее слежение за психическим состоянием. Последнее выражалось в регулярных «психотренингах» большими группами на свежем воздухе, ритмичном скандировании речёвок, подвижных играх и тому подобной чепухе, заполнявшей каждую минуту жизни пациентов, чтобы не проскочила ненароком ни одна капелька мрачной философии.

Да, за такое нарушение режима по головке бы не погладили. А им — пятерым старикам, случайно обретшим друг друга, узнавшим себе подобных по застывшему вопросу в глазах, — было нужно до смерти собираться вновь и вновь в укромном уголке и говорить, спорить до хрипоты. О чём? Ну о чём могут спорить несколько человек, приговорённых болезнью к смерти?

— Ты замечательный чтец, Дабт, — улыбнулся Витнесс, желающий потянуть эту паузу.

— Спасибо, — сухо ответил тот, — очень жаль, однако ж я читал, увы, не для того, чтобы понаслаждаться стихами.

— Вот уж действительно, — отрезал Скепс.

Витнесс поморщился: голос, да и внешность Скепса были под стать его имени — острые, резкие, режущие. Худое, вытянутое лицо, назойливые серые глаза. Не сказать, чтобы Скепс его раздражал — но держал в постоянном напряжении своими нигилистскими замечаниями.

— Стихи-то может и красивые, — продолжил мысль Скепс, — но подобный бред, положи его хоть на музыку, бредом и останется.

— Ты не согласен с Шекспиром? —  миролюбиво спросил толстяк Детто, самый скромный из компании.

— А почему я должен быть с ним согласен? —  взвился Скепс, — Только потому, что он великий поэт? Бросьте! Да каждый из нас здесь сидящих знает, что такое страх смерти лучше, чем десять Шекспиров. Господа, прекратите прислушиваться к чужому мнению, прислушайтесь к своим ощущениям! Вы же знаете, и ох, как знаете, что такое животный страх смерти. Слышите слово? Животный! Страх смерти обусловлен только биологически и на самом глубоком уровне. Вспомните тот момент, когда вы узнали, что у вас рак. Вспомнили?

Лица собеседников помрачнели. Снова никто не смотрел друг на друга.

— Вы почувствовали физически, как нечто холодное заползает в вас. Комок в горле, щекотка где-то в животе — вот ваши ощущения. Вспомнили? Панический ужас, лишающий рассудка в первую минуту и постоянный гнетущий страх все эти дни после. Страх липкий, навязчивый, не отпускающий ни на секунду, несмотря на все эти, — Скепс указал кончиком длинного носа в направлении аллеи, — игры да речёвки. Это что — страх неизвестности? Вы хотите сказать, что этот жуткий страх — результат работы мысли? Ах, вот мол, я не знаю, что меня там ждёт и поэтому боюсь? Чушь! Наше желание жить, наш страх смерти спрятаны так глубоко в подсознании, что никакие чисто умственные усилия не в состоянии их победить. Вы тут все эти дни только и делаете, что пытаетесь найти более или менее приличное, благородное оправдание своему животному нежеланию умирать, и…

— Ну-у-у, — неуверенно потянул Дабт, — человек — существо сложное, и нельзя его опускать до уровня зверя, который…

— Бред! —  презрительно воскликнул Скепс и мерзко хихикнул. —  Не думайте, что вы тут высокие интеллектуалы, и коленки у вас трясутся только лишь потому, что не знаете, где окажетесь после того, как, пардон, копыта двинете. Вы боитесь. И боитесь точно так же, как тот бычок, которого вели на убой перед тем, как сделать из него котлету, которую мы с вами, между прочим, слопали сегодня на завтрак.

— И всё же…. — Дабт потёр лысину и оглянулся на собеседников в поисках поддержки. — Человек — это не зверь, он в состоянии бросить вызов… он может… ведь неоднократно люди подвергали себя риску смерти из любопытства…

— И много таких? —  с деланной серьёзностью спросил Скепс.

— Ну…. Я…. Э-э-э… вот возьмём сейчас даже не самоубийц, а…

— Я думаю, что Шекспир был прав.

Голос Витнесса прозвучал так неожиданно, что сидящие вздрогнули и уставились на него. За много дней споров Витнесс говорил крайне редко, словно бы и не касались его их общие проблемы. Лишь сидел на любимой скамейке, привычно пряча изуродованную руку под тёмно-зелёным пиджаком, да поминутно расчёсывал свои седеющие, но по-прежнему густые волосы.

— Я думаю, что Шекспир был прав, и могу это доказать, — всё так же отчеканил Витнесс, но заметно было, что пожалел об этом. Теперь уж точно придётся рассказать всё до конца.

Собеседники смотрели на него, не мигая. Все молчали, но и так было понятно, что от Витнесса ждут продолжения. Выдержав паузу, чтобы собраться с духом, он начал говорить, стараясь быть как можно тише и смягчая свои обычно металлические интонации.

— Так вот слушайте. Но пусть это останется между нами. Ладно? Смутная это история, я старался не рассказывать об этом раньше. — Витнесс запнулся, не зная, с чего начать. — Вот, кстати говоря, именно тогда, — он высунул покалеченную руку из-под пиджака и помахал ею в воздухе, — меня и разукрасили.

— Да? —  обиженно воскликнул Детто, — ты всегда говорил, что это работа космозоологом тебя наградила. А я-то уши развесил. Такая увлекательная байка про алайского тигра была…

— Это всё было, — поморщился Витнесс.

— И алайский тигр?