Йоко побрела по набережной к «Гранд-отелю». Пусть только Курати сойдет на берег, он непременно заметит ее, либо она почувствует всем своим существом его появление, и Йоко шла не оглядываясь. Пристань постепенно оставалась позади. У железных цепей, связывающих кнехты вдоль набережной, под надзором гувернанток играли дети европейцев. Их охраняли большие, чуть не с теленка величиной, собаки. Увидев Йоко, дети приветливо улыбались. Малыши всегда напоминали ей о Садако – сердце ее болезненно сжималось, на глаза навертывались слезы. Сейчас Йоко с особой печалью смотрела на детей и, словно стремясь убежать от них, повернула назад, к таможне. Здесь по-прежнему было много людей, но ревизора среди них Йоко не видела, а подойти к «Эдзима-мару» у нее не хватало смелости. Как-то неприятно было бродить под пристальными взглядами таможенников, и Йоко, миновав главные ворота таможни, уныло двинулась к префектуральному управлению.

В этот день Йоко долго еще бродила по вишневым аллеям в ожидании Курати. Наконец он появился, торопливо шагая вверх по Момидзидзака, весь запыленный и потный. Стоял ноябрь, к вечеру заметно похолодало, подул ветер. Смешавшись с толпой людей, видимо утомленных суматохой праздничного дня, Курати шел, глядя прямо перед собой, выражение лица у него было недовольное. Стоило Йоко увидеть его, как силы тотчас вернулись к ней, сразу появилось игривое настроение. Спрятавшись за вишню, она пропустила Курати вперед, потом догнала его и тихонько пошла рядом. Курати изумленно заглянул в большие глаза Йоко, в которых от холода застыли слезинки, словно хотел спросить: «Откуда ты взялась?» Он и сам не думал, что таким бесконечно долгим покажется день без Йоко, после того как они несколько недель ни на минуту не расставались друг с другом, и теперь явно был рад этой неожиданной встрече. Поглядев на счастливого Курати, Йоко сразу забыла все горести. Ей хотелось схватить его черную от грязи руку и ласково прижаться к ней горячими губами. Но разве можно себе позволить такое на улице, где подойти поближе и то страшно. Она огорчилась и, чтобы показать ему свое недовольство, капризно сказала:

– Я больше не вернусь в гостиницу. Там ко мне плохо относятся. Иди один, если хочешь.

– Что случилось? – Курати остановился и удивленно посмотрел на Йоко. – В таком виде (он широко развел выпачканными руками и нахмурился) я не могу тебя сопровождать.

– Вот и иди в гостиницу.

Медленно шагая рядом с Курати, Йоко, чуть-чуть сгущая краски, стала жаловаться на хозяйку, на распущенных горничных и заявила, что хочет поскорее переехать в «Сокакукан». Курати слушал ее, глядя в сторону, точно обдумывая что-то, и, когда они подошли совсем близко к гостинице, вдруг остановился.

– Оттуда должны были сообщить по телефону, есть ли свободный номер. Ты не спрашивала? – Йоко совсем забыла об этом поручении Курати и смущенно покачала головой… – Ну, ладно, дадим телеграмму. Ты поедешь, а я уложу вещи и выеду следом, сегодня же ночью.

Йоко очень не хотелось ехать одной. Но должен же кто-то укладывать вещи.

– Все равно нам нельзя вместе садиться на поезд, – добавил Курати. Йоко как раз собиралась с силами, чтобы спросить его о сегодняшнем номере «Хосэй-симпо», но вдруг испугалась и ничего не сказала.

– Ты что? – с упреком спросил Курати, заметив, что при всей кажущемся спокойствии Йоко чем-то встревожена. Очень медлительный, Курати в то же время обладал поразительной способностью мгновенно все подмечать. Йоко ответила, что ничего не случилось, и он не стал больше допытываться.

Йоко ни за что не хотела возвращаться в свой номер и решила здесь же расстаться с Курати. Он согласился, пристально посмотрел на Йоко и, не оглядываясь, зашагал к гостинице. Она с чувством сожаления и какой-то пустоты смотрела ему вслед. Потом с необъяснимой легкой гордостью, чуть заметно улыбаясь, пошла вниз по той самой Момидзидзака, по которой недавно поднимался Курати.

Когда она подошла к вокзалу, везде уже зажгли газовые фонари. Опасаясь встретить кого-нибудь из знакомых, Йоко просидела до самого отхода поезда в закусочной, затем быстро прошмыгнула в купе первого класса. В просторном вагоне никого не было, только трое иностранцев с нарядно одетыми женами. Они, вероятно, ехали на званый ужин в министерство иностранных дел. Появление Йоко оказало свое обычное действие: иностранцы с любопытством и удовольствием воззрились на нее. Но Йоко не стала своим излюбленным жестом поправлять волосы. С независимым видом она села в углу купе, положив сумочку и зонтик на колени. На случайно встреченный взгляд она отвечала спокойным, простодушным взглядом. Ее нисколько не интересовал ни возраст, ни внешний вид спутников – перед глазами все время стоял Курати.

Поезд подошел к вокзалу Симбаси. Йоко горделивой походкой вышла из вагона. К ней проворно подбежал расторопный мальчик с телеграммой в руке, в нарядном кимоно, похожий на слугу гейши, несущего сямисэн.[39] Это был посыльный из гостиницы «Сокакукан».

Воспоминания нахлынули на Йоко с еще большей силой, чем в Йокогаме. Сидя в коляске рикши, присланной из гостиницы, Йоко любовалась вечерней Гиндза,[40] и на глаза ей то и дело набегали слезы. Одна лишь мысль о том, что она вернулась в город, где живет Садако, заставляла сердце биться тревожно и сладостно. «Айко и Садаё, наверно, дрожат от нетерпения, ожидая меня. А дядя и тетка нашептывают им разные гадости. Ну, да все равно. Пусть болтают что угодно». Она заберет сестер к себе, никто не посмеет ей помешать… Рикша вдруг свернул за угол Овари-тё и побежал по темной, узкой улице. Йоко догадалась, что они приближаются к гостинице.

«Сокакукан» содержала бывшая гейша, выкупленная каким-то богачом. Курати ей покровительствовал, хотя отношения между ними были чисто дружеские. С ней Курати обо всем и договорился. По мере того как рикша приближался к гостинице, в душе Йоко поднималось смутное беспокойство, она испытывала какую-то непонятную враждебность к незнакомой женщине, с которой ей предстояло вскоре увидеться. Она оправила платье, привела в порядок прическу.

Рикша остановился у старинного, заново оштукатуренного массивного кирпичного здания на углу улицы. У ярко освещенного подъезда Йоко ожидали несколько женщин. Придерживая полы кимоно, Йоко сошла с коляски и тотчас определила, которая из женщин – хозяйка. Это была женщина лет тридцати, маленького роста, с некрасивым, но энергичным и умным лицом, очень опрятно одетая. Почувствовав к ней симпатию, Йоко хотела поздороваться особенно приветливо, но хозяйка остановила ее.

– Поздороваемся после. Вы, наверно, замерзли. Пожалуйте наверх.

Она пошла вперед. Горничные заторопились, стараясь всячески услужить гостье. На стене, у самого входа, висели огромные часы, больше ничего в вестибюле не было. Женщины поднялись по широкой массивной лестнице. Отделенный коридором от других номеров, номер Йоко состоял из трех смежных комнат. Комнаты были чисто прибраны, из железных чайников, стоявших на хибати, шел пар, разливая вокруг приятное тепло.