Следующим давал показания судебный врач. Он сообщил, что смерть наступила в результате удара ножом, который к моменту его прихода все еще оставался в ране. Смерть, по его мнению, наступила мгновенно за восемь-десять часов до осмотра. Киттеринг показал нож с резной рукояткой и со следами засохшей крови на нем.

– Я обращаю ваше внимание, доктор, на этот нож и спрашиваю: действительно ли это тот нож, который вы увидели в ране убитого, когда прибыли на место происшествия?

– Да, – ответил доктор.

Киттеринг попросил впредь именовать нож «вещественным доказательством А» – для занесения в протокол.

– Не возражаю, – согласился Мейсон.

– Вы можете точнее назвать время наступления смерти? – спросил Киттеринг у врача.

– Я могу определить его достаточно точно по состоянию пищи в желудке убитого, не привязывая время наступления смерти ко времени осмотра тела.

– Что вы имеете в виду, доктор?

– Мы произвели вскрытие и изучили содержимое желудка. Проведя анализ, установили, что он был убит приблизительно через два часа после принятия пищи, состоявшей из баранины, картофеля и зеленого горошка… Чтобы всем было понятно, поясню, что, когда время смерти устанавливается по температуре тела, окоченению и так далее, не приходится говорить о большой точности, поскольку тут сильно влияние индивидуальных особенностей строения тела и внешних факторов. Процесс же пищеварения у всех протекает одинаково, и время наступления смерти может быть определено точно, если известно, в котором часу человек принимал пищу.

– И все же вы можете, – настаивал Киттеринг, – назвать точное время?

– Да, – уверенно ответил врач. – Смерть наступила между десятью и десятью сорока пятью, в тот вечер, когда тело было обнаружено.

– На основе чего вы это установили?

– По состоянию пищи в желудке убитого и времени последнего приема пищи.

– Можете приступать к перекрестному допросу, – заявил весьма довольный ответом Киттеринг.

– У меня есть несколько вопросов, – вмешался Мейсон. – Скажите, доктор, каким именно образом может быть установлено время наступления смерти?

– В данном случае, – ответил тот, несколько раздражаясь, – подходит несколько способов, но наиболее точным является метод, основанный на анализе содержимого желудка и времени принятия пищи.

– Значит, действуя таким образом, – сказал Мейсон, – вы предполагали, что обед был подан в двадцать десять?

– Действуя таким образом, я предполагал, что обед был подан в двадцать десять, сэр!

– Но, – заметил Мейсон, – о времени его обеда вы знали с чужих слов. Это так?

– Я знаю, что обед был подан в двадцать десять.

– Откуда же вам это известно? – не унимался адвокат.

Врач повысил голос:

– Это подтверждает свидетель.

– Но если окажется, что тот ошибся, говоря вам, в какое время был подан обед, то окажется, что и вы неправильно установили время смерти?

– Свидетель не ошибается, – уверенно подтвердил врач. – Я разговаривал с ним лично.

– Но не основываясь на показаниях других людей, вы, доктор, можете лишь утверждать, что смерть наступила за восемь-десять часов до того, как вы приступили к осмотру тела, или же не позже чем через два часа после приема пищи?

– Можно сказать и так, если это вам больше нравится, – раздраженно ответил врач.

– Спасибо, доктор, – с улыбкой поблагодарил Мейсон. – Это все, что я хотел узнать.

– Следующим будет давать показания Джейсон Кэрролл, – объявил Киттеринг.

Появился Кэрролл с застывшим выражением лица и неподвижными глазами. Он назвал свое имя, адрес и был приведен к присяге.

– Скажите, вы присутствовали на похоронах? – спросил Киттеринг.

– Да.

– Когда это было?

– Утром в субботу. Семнадцатого.

– Вы узнали покойного?

– Да.

– Вы с ним были знакомы раньше?

– Да.

– Под каким именем вы его знали?

– Я знал его под именем Джона Миликанта, брата Эмили Миликант.

– А можете вы ответить, знал ли его ваш дядя, Олден Лидс, в настоящий момент подсудимый?

– Да, он его тоже знал.

– Под каким именем?

– Протестую по поводу этого вопроса, – перебил Мейсон. – Он не может свидетельствовать о том, что знает его дядя.

– Протест принимается, – произнес судья Кнокс.

– Вы когда-нибудь слышали, как ваш дядя обращался к нему по имени? – продолжил допрос представитель прокурора.

– Да.

– И как же ваш дядя к нему обращался? – спросил довольный удачно найденной формулировкой Киттеринг.

– Он называл его Джоном Миликантом, – прозвучал ответ, которого он ждал.

– Можете проводить перекрестный допрос, – сказал Киттеринг.

– Как я понимаю, вы не питали особой любви к вашему дяде, обвиняемому по этому делу? – поинтересовался Мейсон.

– Напротив, я заботился о нем, – возразил Кэрролл. – Это выразилось хотя бы в том, что я, узнав, как он стал жертвой неразборчивого в средствах авантюриста, всячески старался оградить его собственность от посягательств.

– Под «неразборчивым в средствах авантюристом» вы имеете в виду Эмили Миликант, сестру убитого? – уточнил адвокат.

– Да, ее.

– Теперь, – сказал Мейсон, – представим на минуту, что на скамье подсудимых находится не ваш дядя, а кто-нибудь другой. Это как-нибудь повлияло бы на ваши показания?

– Что вы имеете в виду? – не понял Джейсон Кэрролл.

– А вот что. Предположим, что от его смерти по естественным причинам или в газовой камере Сан- Квентина вам не светила бы никакая выгода. Иными словами, если бы вы не были его наследником и не могли бы поэтому претендовать на часть его состояния, вы бы стали препятствовать его женитьбе и поверили бы в то, что он – убийца?

Киттеринг вскочил на ноги.

– Ваша честь, – воскликнул Киттеринг, – это возмутительно! Неслыханно! Это, в конце концов, непрофессионально! Такие вопросы не могут задаваться в суде!

Судья Кнокс вежливо возразил:

– Вопрос, конечно, не из приятных, однако это не причина, чтоб его игнорировать. Его нельзя назвать вежливым, но он вполне правомерен. Я не знаю закона, по которому адвокат должен быть вежлив и выдержан в разговоре со свидетелем, говорящим явную ложь. Этот вопрос необходим для того, чтоб выяснить мотивы поступка, и поэтому вполне уместен.

– Отвечайте же на вопрос, – потребовал Мейсон.

– Я совершенно не думал о деньгах моего дяди, – едва слышно проговорил Кэрролл.

– Но вы же, вопреки его воле, поместили его в санаторий, когда поняли, что он собирается жениться на