— А вдруг это опасно? — встревает Водяной.— Прикоснется к девице и сам заледенеет.

— Тогда я поцелую ее сам! — героически возвещает кот. Тишина. Только кажется, кто-то иголкой скребет по закованным в лед ногам, пытаясь пробить панцирь льда.

Тебя подсадить? — В голосе Коли слышна насмешка.— Или так и будешь прыгать?

— Я сам! — оскорблено шипит Варфоломей.

Милый, добрый Варфик! Чувствую, что сейчас расплачусь.

— Понравилось скатываться с ее коленки?

А вот Коле я еще припомню его готовность меня спасти. И зачем я полезла вызволять этого дурня? Пусть бы сейчас стоял ледяным пнем у берега, поделом бы ему было!

— Как думаете, она нас слышит? — волнуется кот.

— Вряд ли,— скептически отвечает Коля.

— Но она жива?! — паникует Варфоломей.

Над ледяной глыбой, в которую я заключена, как будто нависает что-то большое и зеленое.

— Жива,— с облегчением в голосе заключает Водяной. — Я это чувствую.

Сделай же что-нибудь! — наседает кот.— Лед — это твоя стихия.

— Не лед,— удрученно возражает Водяной.— А вода. Морозко! — хором восклицают кот и Коля.

— Да где ж его сейчас найдешь? — сомневается Водяной. — Летом он спит крепким сном. До зимы ждать придется.

От снега першит в горле, от ледяной короны тяжелеет голова, от ледяного корсета ломит тело. Ждать до зимы я не смогу! Разобьюсь вдребезги, одни осколки останутся.

— Надо у Лешего спросить,— предлагает кот.— Они же с ним друзья. Подскажет, как найти Морозко.

— Не к добру это,— бубнит Водяной,— будить Морозко в разгар лета. А ну как он, не разобравшись со сна, зиму на все Лукоморье напустит? Поля погибнут, голод начнется.

— Нельзя этого допустить,— соглашается Коля.

«Ну так сделай что-нибудь!» — мысленно взываю я.

Коля делает. Сеть из солнечных лучиков оплетает ледяной саркофаг, капли солнца рассыпаются по льду. Тщетно. Стынут ниточки-лучи, скатываются солнечные капли, не потревожив ледяной толщи.

Кот тревожно мяукает, Коля растерянно молчит, Водяной сокрушенно вздыхает. Сильное, страшное колдовство неведомо всезнающему коту, неподвластно Колиным чарам, не по силам даже Водяному.

Тишина. Утекают минуты жизни. Стынет в жилах кровь. Сводит ледяной судорогой тело. Сознание мелькает фотовспышками. Тьма, мгновения забытья, и снова лед. Горестные завывания кота, беспомощное бормотание Коли, скорбное журчание Водяного. Тьма. Лед. Скрежет когтей, грохот кулаков, красные подтеки на голубом стекле. Тьма. Лед. Ночь. Серебро. Солнце укатилось за горизонт, уступив место любопытной луне, и ее серебряный свет струится сквозь голубую корку, запутывается в морозных узорах, причудливыми татуировками ложится на кожу, запертую в ледяном коконе. Тишина. Не пискнет кот, не забубнит Коля, не вздохнет Водяной. Меня бросили? Но нет, я чувствую их присутствие, их безнадежные взгляды, которые холодом проникают под ледяную корку. Неужели они сдались? Неужели...

— Все бесполезно,— звучит надтреснутый голос Коли.— Мы ничем не можем помочь.

— Трус! — с ненавистью шепчет кот.— Я ее не оставлю.

— Оставлять ее здесь нельзя,— соглашается Водяной.— Мало ли что.

— Я знаю, где ее можно укрыть,— после паузы говорит Коля.— Тут неподалеку есть пещера, вход в которую так просто не найти. Перенесем ее туда.

«Отлично,— мои веки смыкает сон, равнодушие сковывает разум,— всю жизнь мечтала побыть мертвой царевной». Теперь еще и в сказки попаду. А что сказочники приврут — так не беда. Хрустальный гроб звучит лучше ледяной глыбы.

— Я не позволю! — вопит кот.

— А я продолжу искать средство снять колдовство,— дрогнувшим голосом обещает Коля.

— И сколько на это уйдет — год, двадцать, сто? — огрызается кот.

Я уже почти стала льдом. Холод подкрался к самому сердцу, уже потянулся к нему своими смертельными щупальцами, еще мгновение и...

Бьется в горле запертый крик: «Ив!» Где же ты, когда так мне нужен? Умчался спасать Василису, а кто же теперь спасет меня? Жизнь утекает из меня хрустальными секундами. Нет у меня ни года, ни дня, на то чтобы ждать, пока снимут чары. Я не засыпаю зачарованным сном, как спящая царевна, я умираю, а тебя нет рядом, и ты никогда не узнаешь, что в последние мгновения я думала о тебе, вредный, невыносимый, насмешливый, любимый рыцарь. Прощай...

Заледеневшие пальцы словно сжимает теплая ладонь, ободок жара обжигает безымянный палец левой руки, раскаленным металлом пульсирует на пальце перстень Ива. Ничего не вижу сквозь ледяную корку, но в голове вспыхивает образ: рубиновый лучик лазером прошивает лед, огонек-рубин прожигает алмазную корку, и лед плавится, не в силах сопротивляться этому раскаленному жару.

— Смотри! — вопит кот.

— Вот это да! — ахает Коля.

— Ничего себе,— эхом отзывается Водяной.

Голоса морем шумят в голове, ледяные оковы тают, словно под лучами полуденного солнца, волна тепла бежит по телу, взрывая осколки льда. Еще мгновение — и падаю на траву, дрожа от холода, вспыхивая от жара. Растираю озябши плечи, сотни ледяных осколков впиваются в ладони, и тут же с шипением тают. К коленям жмется дрожащий меховой мяч, на плечи ложится теплый кушак. С двух сторон подхватывают две руки, влажная — Водяного, сухая — Колина. Колени подгибаются, но поднимаюсь на ноги.

— Как ты? — с тревогой восклицают три голоса одновременно.

— Мокрая как мышь.— Я ежусь от холода и вдруг чувствую, как влага мгновенно испаряется с кожи, а по жилам бешено устремляется огненная лава, купая озябшее сердце в горячем море. Еще мгновение — и сбрасываю кушак, отпускаю руки, твердо стою на ногах. Внутри меня хлещет жизнь. Да я горы сейчас сверну! Кольцо на безымянном пальце подмигивает глазком-рубином.

— Откуда оно у тебя? — выдыхает Коля.

— Это перстень ее жениха,— мурлычет у моих ног Варфоломей.

Наклонившись, чешу кота за ушком. Переволновавшийся за меня Варфоломей позволяет даже такие вольности. Глажу по шерстке, вливаю в кота искорку силы с благодарностью за его тревогу и заботу обо мне. Потом быстро выпрямляюсь и иду к черной глади озера. Мои опасения напрасно: озеро не напоминает каток, от ледяной кромки не осталось и следа. В воде купаются звезды, луна серебряной тарелкой лежит в центре озера, где была смертоносная воронка.

— Яна,— встревожено мяучит кот.— Не ходи туда больше.

— Что происходило после того, как я... заледенела?

— Лед на поверхности быстро растаял. А ты оставалась внутри льдины. Мы вытащили тебя из воды, перенесли на берег, стали пытаться расколдовать. Ты что-нибудь чувствовала?

— Кое-что,— уклончиво ответила я и вскинула руку, выпуская в центр озера сорвавшуюся с пальцев золотую нить. Пить плотно обвила серебряный лунный диск, и я дернула ее на себя. Взметнулся столп брызг, раздался громкий хлопок.

Коля ахнул. Похоже, он мог видеть то же, что и я. Отражение луны оказалось донышком воронки, погрузившейся на ночь на дно и продолжавшей пить жизнь из озера. Воронка была полной. Она неуклюже перевернулась, попыталась порвать поймавшую ее нить. Но нить на глазах сделалась толще и, повинуясь мне, стала стремительно обматывать воронку, как катушку. Воронка была сильной, удерживать ее было непросто. Я чувствовала, что магия выливается из меня с каждым мотком нити, и торопилась. Последнее усилие — и в центре озера бултыхается словно пойманная в золотую сеть тварь. Щелчок пальцев — и золотые путы стягивают ее, словно апельсин, до капли выжимая все украденные жизненные силы озера. Хлопок! И черный дым, на мгновение сложившись в знакомый силуэт, рассеивается в фиолетовых сумерках, а по поверхности озера рассыпаются золотистые искорки, очищая ее от злой магии, возвращая кристальную чистоту и природную силу. Плеск — и по всему озеру выныривают русалки. Бух — и к ним, словно гордый крейсер, важно плывет Водяной.